Хетагуров Коста Леванович.
1859 г. — 1906 (46 лет).
Поэт, прозаик, скульптор, художник, просветитель.
В СТАТЬЕ: БИОГРАФИЯ, КАРТИНЫ НАПИСАННЫЕ КОСТА ХЕТАГУРОВЫМ,
СТИХИ — Желание. Сердце бедняка. А-лол-лай! В Разлуке. Мать. Привычка. Будь Мужчиной. Послание. Дума. Надежда. Муж и жена. Новый год. Я соучастник преступленья. Я отживаю век, ты жить лишь начинаешь. Я не пророк... Я не поэт... Эпитафия. Христос воскрес!1893. Христос воскрес! 1894. Хетаг. Умру я, и что же? Тяжело... Странные сочетания и случайные аккорды. Спою вам куплеты. Соната Джусковского. Со днем ангела. Недопетые куплеты. Сестре. Свой отъезд волшебной сказкой. Сане и Миле Б. Прости. Прости (1889). Предложение (1902). Поэту (1893). Последняя встреча (1889). Порыв. Портретная галерея. Портрет. Под пасху. Печальный роман. Песнь раба. Перед памятником (16.08.1889). Памяти Я. М. Неверова (1893). Памяти П. И. Чайковского (1893) . Памяти М. Ю. Лермонтова (1901). Памяти А. С. Грибоедова (1895). "Памяти А. Н. Плещеева (1893). Памяти А. Н. Островского (1894). Отчего? Открытое письмо без адреса. Один, опять один без призрака родного (1891). Ода. О. В. Р. (1885). Ночлег (1901). Новый год (1888). Новоселье. Нет, тебя уж никто не заменит. Недопетые куплеты (1893). Не упрекай! (1894). Не упрекай меня, что я забросил лиру (1893) Не туманится взор твой слезами. Надпись на карточке. Надгробная надпись. Над нами плыл месяц и звезды мерцали (1893). На «BIS». На смерть М. З. Кипиани (1891). На смерть горянки (1889). На свежей могиле. На новый 1892 год. Музе (1893). Многоточия. Мне нравится, мой друг, что ты глядишь пытливо (1893). Мечты (20.01.1890). Когда, как ребенок, я резво играю. Когда тебя, мой друг (1893). Когда на тополе сребристом (1893). Картинка (1895). Иссякла мысль, тускнеют очи. Загадки. За заставой (1888). Если встреча с тобой, дорогое дитя (1893). Если ветер застонет в трубе. Е. Е. Н. (1892). Друзьям (1893). Другу (1901). Джук-тур (1893). Детям В. И. С. (1897). Да, я уж стар... (1886). Да, я люблю ее... Да, встретились напрасно мы с тобою. Встреча Нового года. Вот когда перестану дышать (1893). Воспоминание (1889). Воспитанникам Ставропольской гимназии (1889). Владикавказ (1888). Весна (1900). В. Г. Ш. (1891). В. Г. Ш. (1890). В часы осеннего ненастья (04.12.1893). В бурю. В альбом. А. Я. П. (1888). Босяк (1896). Благодарю тебя за искреннее слово... А. Г. Б. (1890). А. Г. Б. (1890). N+N+N, или 2N+N. Плачущая скала. Перед судом. Фатима (Кавказская повесть).*****
Коста Хетагуров считается основоположником литературного осетинского языка. В 1899 году он выпустил поэтический сборник "Осетинская лира", в котором, среди прочего, были впервые опубликованы стихи для детей на осетинском языке. Строго говоря, первенство в издании крупного поэтического произведения на осетинском языке принадлежит Александру Кубалову ("Афхардты Хасана", 1897 год), однако вклад Хетагурова в осетинскую литературу, его влияние на её дальнейшее развитие несоизмеримо больше. Творческое наследие Коста получило в 20-м веке мировое и всесоюзное признание, а его стихотворения и поэмы были переведены на многие языки.
К. Л. Хетагуров много писал и на русском языке, сотрудничал со многими газетами Северного Кавказа. Его перу принадлежит этнографический очерк по истории осетин "О́соба" (1894).
Коста Хетагуров. Автопортрет.
БИОГРАФИЯ:
Коста Хетагуров родился 15 октября 1859 года в горном ауле Нар в семье прапорщика русской армии Левана Елизбаровича Хетагурова. Мать Коста, Мария Гавриловна Губаева, умерла вскоре после его рождения, поручив его воспитание родственнице Чендзе Дзапаровой (урождённая Туаева).
Леван Хетагуров женился второй раз, когда Коста было около пяти лет. Его женой была дочь местного священника Сухиева. К сожалению, заменить ребенку маму у нее не получилось по причине отсутствия любви к неродному ей мальчику. Коста это чувствовал и всегда старался убежать от новой супруги отца подальше, к кому-то из родственников. Позже Коста говорил о ней: "О Хъызмыда (имя его мачехи) нечего и говорить. Она меня … не любила. В раннем детстве я убегал от неё к разным родственникам". Поэтому в творчестве поэта, в памяти которого навсегда осталась сиротская боль и лишенное материнской ласки детство, часто встречается образ матери и щемящая тоска по ней. Обоих родителей ребенку полностью заменил отец, которого Коста глубоко почитал и боготворил.
Хетагуров учился сначала в нарской школе, затем, переехав во Владикавказ, стал учиться в гимназии, давшей хороший старт нравственному, психологическому и эстетическому формированию его художнической индивидуальности. В 1870 году Леван Хетагуров во главе осетин Нарского ущелья переселился в Кубанскую область. Он основал там село Георгиевско-Осетинское ныне село имени Коста Хетагурова. Соскучившись по отцу, Коста бросил учёбу и сбежал к нему из Владикавказа. Отец с трудом устроил его в Каланджинское начальное станичное училище.
С 1871 по 1881 год Хетагуров учился в Ставропольской губернской гимназии. От этого времени сохранились лишь два его стихотворения на осетинском языке ("Муж и жена" и "Новый год") и стихотворение "Вере" на русском языке.
В 1881 году, в августе, Хетагуров был принят в Петербургскую академию художеств в мастерскую проф. П. П. Чистякова. В 1883 году лишён стипендии и этим почти всех средств к существованию. Вскоре он перестал посещать Академию, а в 1885 году поехал обратно в Осетию. По 1891 год жил во Владикавказе, где была написана значительная часть его стихотворений на осетинском языке. С 1888 года печатает свои стихи в ставропольской газете "Северный Кавказ".
До 1891 года проживая во Владикавказе, писал, преимущественно на русском языке, поэмы и стихотворения, работал живописцем и рисовал театральные декорации. Коста Хетагуров, биография которого является хорошим примером любви и уважения к своему народу, даже выставлял свои полотна совместно с русским художником Бабичем А.Г. Также он устраивал музыкально-литературные вечера.
Как и всем талантливым людям, Коста пришлось столкнуться с цензурой. Впервые чувство того, что он пишет что-то запрещенное, пришло к поэту, когда к печати не было допущено стихотворение, посвященное памяти Михаила Лермонтова. Оно было опубликовано позже, спустя десять лет и анонимно. Реакция цензуры достаточно ясна: в Лермонтове поэт видел предвестника желанной свободы, поднимавшего людей на бой за честное и великое дело. Ведь осетинская действительность того времени была просто ужасна: полное бесправие и нищета, нравственные и сословные конфликты, духовная подавленность народа и невежество, кочующее из века в век. Оценке противоречий и анализу окружающей действительности были посвящены поэмы "Плачущая скала", "Перед судом", "Фатима", этнографический очерк "Особа".
До 1891 года проживая во Владикавказе, писал, преимущественно на русском языке, поэмы и стихотворения, работал живописцем и рисовал театральные декорации. Коста Хетагуров, биография которого является хорошим примером любви и уважения к своему народу, даже выставлял свои полотна совместно с русским художником Бабичем А.Г. Также он устраивал музыкально-литературные вечера.
В 1891 году за вольнолюбие в творчестве Коста Хетагуров был отослан за пределы родного края на 5 лет. Коста был вынужден возвратиться в село Георгиевско-Осетинское, где проживал его престарелый отец. Начался, возможно, самый трудный период в жизни поэта: ему приходилось ухаживать за престарелым родителем, мириться с существованием и бытом простого крестьянина, выброшенного из привычной общественной среды и не имеющего возможности применить свой талант и накопленные знания к какому-либо достойному делу. Сложный период в жизни поэта В личной жизни тоже не все ладилось: сватовство к Анне Цаликовой – горячо любимой девушке, закончилось вежливым отказом.
Умер отец поэта. После его смерти Коста Леванович Хетагуров, биография которого всегда была связана с творчеством, переехал в Ставрополь.
В 1893 году стал сотрудником газеты "Северный Кавказ", где проработал 4 года. Это было время, характеризующееся активной творческой деятельностью осетинского автора, поэтому именно эти годы можно по праву считать значительным шагом вперед: из неизвестного поэта-любителя Коста Хетагуров стал значительным литературным деятелем своего времени. В 1985 году в газете был опубликован сборник его сочинений: все они были на русском языке. Также Коста Хетагуров, биография которого познавательна для поколения всех возрастов, писал и на своем родном осетинском, но стихотворения на этом языке к печати не допускались по причине отсутствия как таковых осетинского книгоиздательства и прессы.
Вскоре поэт заболел туберкулезом, пережил две операции, оставшись после них практически на полгода прикованным к постели. Болезнь не была окончательно побеждена, здоровье подорвано, но Коста, несмотря на физические трудности, старался активно принимать участие в литературной жизни и продолжал заниматься живописью. В 1899 году Коста Хетагуров, биография которого тесно связана культурой осетинского народа, отправился в Херсон – очередное место ссылки. Город ему не понравился, и он попросил перевода в другое место, которым стал Очаков. Именно здесь ему стало известно, что во Владикавказе все-таки был опубликован сборник его осетинских стихотворений "Осетинская лира".
Зимой 1899 года поэт был извещен об окончании ссылки, в связи с чем возвратился в Ставрополь, горя желанием возобновить работу в газете: его публицистика стала более проблемной и острой. Автор принимает активное участие во всех культурно-просветительских мероприятиях местного масштаба, занимается живописью, работает над поэмой "Хетаг". В планах открытие школы рисования для одаренных детей и работа редактором в газете "Казбек". Однако помешала его грандиозным планам болезнь, окончательно приковавшая поэта к постели. Поскольку денежных средств у Коста на существование практически не было (порой приходилось на хлеб просить у друзей), а самочувствие при этом ухудшалось, поэта, требовавшего заботы и тщательного ухода, забрала в село родная сестра. Под ее присмотром он прожил еще 3 года; в этот сложный период Коста уже не смог вернуться к привычной творческой деятельности.
Не стало поэта 1 апреля 1906 года. Впоследствии его прах был перевезен во Владикавказ.
Творческое наследие Коста Хетагурова Только после смерти Коста Хетагурова стало понятно, что ушел человек необыкновенного характера, таланта и мужества, оставивший после себя значительное творческое наследие. В своих произведениях, написанных на русском и осетинском языках, Коста Хетагуров, творчество которого было высоко оценено его последователями, выступал против притеснения народов Кавказа и защищал их национальное достоинство. Он взывал к землякам с идеей приобщения к творческому наследию народа России, был приверженцем братского единения народов обеих стран.
Коста Хетагуров, полная биография которого полна по большей части трагических моментов, также был осетинским профессиональным живописцем; в своих картинах с большим мастерством показывал жизнь обычного люда, писал пейзажи горного Кавказа и портреты лучших представителей своего времени. Главная награда: любовь народа Объектом пристального внимания многочисленных исследователей стала творческая и общественная деятельность великого поэта. Ему установлены монументальные памятники в столицах Южной и Северной Осетии, его именем назван главный Северо-Осетинский государственный университет – главный вуз республики. Имя Коста носят населенные пункты, улицы, корабли, музеи и государственные премии.
Умер отец поэта. После его смерти Коста Леванович Хетагуров, биография которого всегда была связана с творчеством, переехал в Ставрополь.
Творческое наследие Коста Хетагурова Только после смерти Коста Хетагурова стало понятно, что ушел человек необыкновенного характера, таланта и мужества, оставивший после себя значительное творческое наследие. В своих произведениях, написанных на русском и осетинском языках, Коста Хетагуров, творчество которого было высоко оценено его последователями, выступал против притеснения народов Кавказа и защищал их национальное достоинство. Он взывал к землякам с идеей приобщения к творческому наследию народа России, был приверженцем братского единения народов обеих стран.
Памятник К.Хетагурову,г. Владикавказ.
Картины, написанные Коста Хетагуровым:
"Гора Столовая".
"Перевал Зикара".
"Гонка араки".
"К источнику".
"Дети - каменщики".
"Скорбящий ангел".
Коста Хетагуров - Стихи:
"ЖЕЛАНИЕ"
Завидую тем, кто согрет
На утре безоблачных лет
Теплом материнских объятий.
Завидую тем, кто потом
Дни детства помянет добром,
Кто весел на грустном закате.
Завидую тем, кто в своей
Отчизне средь верных друзей!
Чей пир – это песня с игрою!
Завидую тем, кто с арбой,
Кто с плугом своей бороздой
Проходит рабочей порою.
Завидую тем, кто народ
Мятежною речью зажжет,
Чьего ожидают совета.
Завидую тем, кто любовь,
Честь имени, славу отцов
Хранит и в преклонные лета!
"СЕРДЦЕ БЕДНЯКА"
Зима и нас не миновала,
В рост человека выпал снег,
Уж замостила русла рек.
Здесь ночи тягостны и длинны...
Когда ж весна придет опять?
Поужинав, не жжем лучины;
Нет кизяка – ложимся спать.
Бедняк живет в хлеву и стойлах,
К труду его – вниманья нет,
И жесток ложа серый войлок.
И плод забот его – обед.
Все дни его полны трудами
И утешенья лишены,
Но, горю вопреки, ночами
Он видит радостные сны.
"А-ЛОЛ-ЛАЙ!"
Мать легко тебя качает.
Лунный луч с тобой играет.
Ты расти, мужай!
А-лол-лай!..
Ты – моя надежда, сила.
Пусть ягненком белым, милый,
Вечно для тебя
Буду я!
Наша жизнь страшнее ада.
Твой отец не знал отрады,
Весь он изнемог.
Спи, сынок!
Станешь старше – ожидает
И тебя судьба такая!
Для меня мужай!
А-лол-лай!..
Из простой коровьей кожи
Ты б арчита сделал тоже,
Стал бы голодать...
Время спать!
Ты б дрова таскал, усталый,
Я бы вышла и сказала:
«Мать всегда с тобой,
Ясный мой!
А умру – забудь про горе.
Ты люби родные горы,
Их не покидай!»
А-лол-лай!..
"В РАЗЛУКЕ"
Как сердце тоскует с тобою в разлуке,
Отчизны моей молодежь!
На прах мой – страшнее не может быть муки -
Ты даже слезы не прольешь!..
А злая чужбина терзает и гложет
Мне сердце сильней и сильней...
Не смерти боюсь я, – но кто же разложит
Костер на могиле моей?
Чья девушка так обо мне зарыдает,
Чтоб дрогнул утес в вышине?
Кто песнь обо мне на фандыре сыграет,
Кто в скачке мелькнет на коне?
Как сердце тоскует с тобою в разлуке,
Отчизны моей молодежь!
На прах мой – страшнее не может быть муки -
Ты даже слезы не прольешь!..
"МАТЬ"
Коченеет ворон...
Страшен бури вой...
Спит на круче черной
Нар, аул глухой.
Долгой ночью лучше,
Чем тяжелым днем...
Светится на круче
Сакля огоньком.
На краю аула
В брошенном хлеву
Нищета согнула
Горькую вдову.
Горе истерзало –
Где уж тут до сна?
Над огнем устало
Возится она.
На полу холодном –
Кто в тряпье, кто так –
Пять сирот голодных
Смотрят на очаг.
Даже волка косит
Голод в холода.
Злая смерть уносит
Слабых без труда.
«Ну, не плачьте! – грустно
Говорит им мать, –
Накормлю вас вкусно,
Уложу вас спать...»
Можжевельник саклю
Дымом обволок...
Капают по капле
Слезы в котелок...
«Сгинув под обвалом
В день злосчастный тот,
Ты, кормилец, малых
Обманул сирот.
Пятерых покинул...
Что же впереди?
Лучше б сердце вынул
Из моей груди!
Видно, муж мой милый,
Ты жены умней, –
Что бежал в могилу
От семьи своей.
Сохнет и хиреет
Сын любимый твой:
Лечь бы нам скорее
Рядышком с тобой!»
Капают по капле
Слезы в котелок...
Можжевельник саклю
Дымом обволок...
Засыпает младший
Раньше всех детей, –
Изнемог от плача
Лучший из людей.
Подожди ты малость! –
Лягут все подряд.
Голод и усталость
Скоро победят.
«Мама, не готово ль?
Дай похлебки! Дай!» –
Всем вам будет вдоволь,
Хватит через край!
Котелок вскипает,
Плещет на золу...
Дети засыпают
У огня в углу...
Ветер воет глуше,
Горе крепко спит.
Сон глаза осушит,
Голод утолит.
На солому клала
Малышей своих,
Грея, укрывала
Чем попало их.
И покуда мрачно
Теплилась зола,
Все насытить плачем
Сердце не могла.
Детям говорила:
«Вот бобы вскипят!»
А сама варила
Камни для ребят.
Над детьми витает
Сон, и чист и тих, –
Ложь ее святая
Напитала их...
"ПРИВЫЧКА"
В рощу однажды пошел я с кремневкою,
Так, из причуды досужей;
Мало сказать, что охочусь неловко я, –
Трудно охотиться хуже!
Чтобы стрелять — и не думал я этого,
Не было в ней и заряду.
В сакле ржавела кормилица дедова
Лет уж четырнадцать сряду.
Пробуя колос, дивясь высоте его, –
Так я добрел до покоса.
Люди косили луга богатеевы,
Хор их гремел стоголосо.
Вижу внезапно я: некто меж грядками
Крадется тайно и молча;
Сам безоружен, но странен повадками,
Да и походка-то волчья!
Должен узнать я намеренье скрытое!
Крадучись, следую с краю
И впереди его кем-то забытую
Сумку в траве замечаю...
Да поразит лиходея проклятие!
Корки нужны ль ему эти?
– Эй ты! Не стыдно ль такого занятия? –
Крикнул я, кражу заметя.
Вот задрожал, оглянулся в смущении...
Вижу кого же я? – старца!
Окаменел он, и я в изумлении
Также безмолвен остался.
«Слушай, – сказал наконец он таинственно
(В горце узнал земляка я), –
Бросил ведь я воровство ненавистное;
Сумка – моя, не чужая».
– Сумка твоя, так зачем тебе красть ее,
Если рассудим мы здраво? –
Он застыдился, как девица красная:
«Это одна лишь забава».
Больше прибавить ему было нечего
(Кровником стал я, быть может),
Кто б захотел убедить сумасшедшего -
Даром себя потревожит.
«Слушай же, пользуясь встречею нашею,
Сердца открою причуду:
Слаще мне пища, когда у себя же я
Кражею завтрак добуду.
Это влиянье заклятья какого-то!
С детства обучен я краже.
Красть уже нет ни причины, ни повода,
Но не избавлюсь от блажи!
Лучшие яства не будут отрадою,
Сытый покой мне не нужен;
Не успокоюсь, пока не украду я
Хитростью собственный ужин».
Вырвав ружье у меня (мы заметили
Волка у темной лощины),
Выстрелил, – и – небеса мне свидетели!
Волк покатился с вершины.
Хлопнул в ладоши я: здорово слажено!
Чудо иль только сноровка?
Я ведь сказал, что была не заряжена
Ржавая эта кремневка!
"БУДЬ МУЖЧИНОЙ"
Ты ранним утром встань,
Умойся, помолись:
«О Боже, в эту рань
Тебе вверяю жизнь...»
Пшеничный хлеб хорош, -
Ты б не был позабыт.
Пшеничного не ждешь, -
Будь кукурузным сыт!
Ты сумку приготовь
И в школу поспеши,
К ней прояви любовь,
Старайся от души.
Наставника ты чти,
И честь его и стать.
Работай и расти,
Чтобы мужчиной стать.
"ПОСЛАНИЕ"
Прости, если отзвук рыданья
Услышишь ты в песне моей:
Чье сердце не знает страданья,
Тот пусть и поет веселей,
Но если бы роду людскому
Мне долг оплатить довелось,
Тогда б я запел по-другому,
Запел бы без боли, без слез.
"ДУМА"
Пускай не знает
Покоя Творец!
Семья родная,
Оплачь мой конец.
Я слаб, безвестен
В родимом краю...
Отец, о если б
Мне доблесть твою!
Отвергнут ныне
Селением всем,
В тоске, в унынье
На сходках я нем:
Стою, увядший
От дум и забот.
На битву младший
За мной не идет.
За край мой кровью
Своей не плачу -
Раба оковы,
Бесславный, влачу.
"НАДЕЖДА"
Что брови сдвигаешь,
Отец? Ты не прав!
Зачем принимаешь
Ты к сердцу мой нрав?
Чей сын ожиданья
Отца оправдал?
Кто в юности ранней
Ошибок не знал?
По мне ль твоя слава
И гордая честь?
Оставь меня, право,
Таким, как я есть.
Ружья не держу я,
Не мчусь на коне,
И шашку стальную
Не выхватить мне.
Пусть чванный злословит,
Ему ты не друг!..
Волы наготове,
Исправен мой плуг, -
То дум моих бремя,
То вещий фандыр;
Несу я, как семя,
Поэзию в мир.
А сердце народа!
Как нива оно,
Где светлые всходы
Взрастить мне дано.
Мой край плодоносен,
Мой полон амбар,
И в море колосьев
Ныряет арба.
Не бойся за сына,
Отец! Ты не прав.
Тебя без причины
Тревожит мой нрав!
"МУЖ И ЖЕНА"
Вечером под праздник
Испекла хозяйка
Пять ковриг к обеду
И спешит поджарить.
Муж кричит сердито:
«Пусть не в радость будет
Для тебя работа!
Полночь бьет, а хлебы
Все еще печешь ты».
«Не кричи, – хозяйка
Мужу отвечает, -
Я сейчас кончаю»…
Спать легли. Но в двери
Дождь хлестал… Вдруг ветер
Дверь открыл – и холод
Все углы заполнил. Муж к жене:
«Иди-ка Дверь закрой, – продрогнем!»
«Сам закрой: мне трудно,
Я едва согрелась».
Муж твердит: «Ну, встань же,
Не ленись!» И слышит:
«Нет уж! Сам ты встанешь:
К двери ты поближе!»
Накричавшись, повернулись
Спинами они друг к другу,
Оба бурками укрылись
С головою – и заснули…
Чья-то черная собака
Забежала в дом открытый.
Потянула носом воздух,
Отыскала вмиг ковриги,
Две из них без передышки
С голодухи проглотила;
На дурной охоте этой
Уплела она и третью,
А четвертую стащила.
Не управилась лишь с пятой,
Лишь ее одну оставив
Мужу и жене на праздник.
"НОВЫЙ ГОД"
Опять удалился от нас старичишка,
Чтоб кануть в минувших веках,
И снова пред нами веселый мальчишка
С загадочным блеском в очах.
Танцует, хохочет, срывает лобзанья
С красавиц, играет, поет,
В шутливых увертках на наше гаданье
Без смысла ответы дает...
И тешимся этой бесцельной забавой,
Как дети, мы с ним заодно,—
Ни слова без смеха, улыбки лукавой! —
Не действует даже вино.
Гость юный пьет бойко, и все же не скажет,
Что миру несет он с собой,—
Насилье и зло ли достойно накажет
Иль вызовет правду на бой?
Безумных ли пиршеств он будет кумиром,
Купаясь в слезах и крови?
Поднимет ли знамя свободы над миром
Во имя Христовой любви?
Ответы туманны,— так прочь же сомненья!
Поднять нам бокалы пора
За наши идеи, за наши стремленья
Под знаменем братства,— ура!
"Я СОУЧАСТНИК ПРЕСТУПЛЕНЬЯ"
1895
Я соучастник преступленья,—
Ты — корень язвы, я — побег;
Ты — зло, ты — воплощенный грех,
Источник моего паденья.
Тебя, как смерти, избегая,
Я все ж не в силах не хотеть
Любить тебя и умереть,
В твоих объятьях утопая.
"Я ОТЖИВАЮ ВЕК, ТЫ ЖИТЬ ЛИШЬ НАЧИНАЕШЬ"
1893
Я отживаю век, ты жить лишь начинаешь,—
Я выбился из сил под бременем труда,
Борьбы и нищеты; ты весело срываешь
Весенние цветы... Я стар, ты молода.
Зачем мы встретились? Зачем душой разбитой
Я полюбил тебя, как друга, как сестру?
Ведь я допил бокал, а твой, едва налитый,
Стоит нетронутым на жизненном пиру.
Да, нам не по пути... Но, встретившись с тобою,
Я посох и суму благословляю вновь,—
Ударю по струнам дрожащею рукою
И миру возвещу свободу и любовь.
"Я НЕ ПРОРОК"
1894
Я не пророк... В безлюдную пустыню
Я не бегу от клеветы и зла...
Разрушить храм, попрать мою святыню
Толпа при всем безумье не могла.
Я не ищу у сильных состраданья,
Не дорожу участием друзей...
Я не боюсь разлуки и изгнанья,
Предсмертных мук, темницы и цепей...
Везде, для всех я песнь свою слагаю,
Везде разврат открыто я корю
И грудью грудь насилия встречаю,
И смело всем о правде говорю.
На что друзья, когда все люди братья,
Когда везде я слышу их привет?
При чем враги, когда во мне проклятья
Для злобы их и ненависти нет?
В тюрьме ясней мне чудится свобода,
Звучнее песнь с бряцанием цепей,
В изгнанье я дороже для народа,
Милее смерть в безмолвии степей...
При чем толпа? Ничтожная рабыня
Пустых страстей — дерзает пусть на все!
Весь мир — мой храм, любовь — моя святыня,
Вселенная — отечество мое...
"Я НЕ ПОЭТ..."
1894
Я не поэт... Обольщенный мечтою,
Я не играю беспечно стихом...
Смейся, пожалуй, над тем, что порою
Сердце мне шепчет в безмолвье ночном...
Смейся!., но только я каждое слово
Прежде, чем им поделиться с тобой,
Вымолил с болью у счастья былого
И оросил непритворной слезой...
Вот почему мои песни звучали
Многим, как звон поминального дня...
Кто не изведал борьбы и печали,
Тот за других не страдает, любя!
"ЭПИТАФИЯ"
Едва лучезарное солнце познанья
Его озарило чело
И чистые грезы, святые желанья
В душе его юной зажгло,
Едва ему щедро весна посулила
Свободу, любовь и цветы,—
Как жизнь оборвалась... Немая могила,
Храни его сны и мечты!
"ХРИСТОС ВОСКРЕС!"
1893
Оковы прочь! Раскройтесь, гробы!
Нетленна смерть, бессильна злоба,
Любовью попран ад,
Повержен меч, разбиты цепи,
Рассеян мрак тысячелетий,
Народ народу — брат.
Ликует мир, цветет природа,
Повсюду свет, любовь, свобода,
Разверзлась твердь небес,
И ангелы предвечным клиром
Над возрождающимся миром
Поют: «Христос воскрес!..»
"ХРИСТОС ВОСКРЕС!"
1894
молкни, ненависть и злоба,
Цепей бряцанье, звон оков!
Развейся, мрак холодный гроба,
Безумье варварских веков!
Прочь, скорбь, печали и сомненья!
Свершилось чудо из чудес —
Из мрака, суеты и тленья,
Скорбей и слез Христос воскрес!
Слез, мироносицы, не лейте!
Не плачь, святая Дева-Мать!
Идите, сеятели, сейте
На нивах Божью благодать!
Спасенье миру возвещая,
Гремит торжественно с небес
Бесплотных духов песнь святая:
«Христос воскрес! Христос воскрес!»
Настанет день,— сплотившись дружно
Под светлым знаменем креста,
Мы все пойдем единодушно
На зов Спасителя-Христа...
Девизом будет нам распятье,
Благословление небес
Повсюду с нами... Пойте, братья:
«Христос воскрес! Христос воскрес!..»
"ХЕТАГ"
(Начало никогда не имеющей
быть оконченной поэмы)
Читатель! Сбираюсь поведать тебе
Старинную повесть о славном
И доблестном предке, стяжавшем себе
Бессмертье в потомстве забавном.
Я сам из потомков его и, как гусь,
Лишь годный в жаркое, нередко,
Встречаясь с другими «гусями», кичусь
Прославленным именем предка.
Преданье я черпал из тысячей уст,
А памятник цел и поныне:
Священная роща иль «Хетагов куст»
Стоит в Куртатинской долине.
Еще не касался ни разу топор
Его долговечных питомцев;
В нем странник чужой потупляет свой взор,
Послушный обычаю горцев.
"УМРУ Я, И ЧТО ЖЕ?"
1893
Умру я, и что же?— слезою участья
Почтишь ли могилу мою,
И смерть моя ляжет ли тучей ненастья
На душу больную твою?
Нас общее дело когда-то сближало,—
Хотели чему-то служить,—
Мы были друзьями, но что-то мешало
Нам нежно друг друга любить.
Не бедность ли злая, нужда и заботы
О хлебе насущном?.. Да, да! —
Мы жаждали оба простора, свободы
И счастья другого труда.
Так мы и расстались... и годы летели...
Жалея друг друга не раз,
Мы розно боролись... Достиг ли кто цели,
Намеченной каждым из нас?
Нисколько! Бесплодно расходуя силы,
Мы оба боролись с нуждой...
Состарились оба, брезгливы и хилы,
Без слез, без улыбки живой.
К чему ж мы лишили возможного счастья
Цветущую юность свою? —
За эту ошибку слезою участья
Почти хоть могилу мою...
"ТЯЖЕЛО..."
1893
Тяжело... Как тюрьма, жизнь постыла,
Мрак могильный закрыл все пути,
Взор блуждает в прошедшем уныло
И не ждет ничего впереди...
Ни единого звука участья,—
Тишина, леденящая кровь!
Жизнь без света и призрака счастья,
Без чарующей веры в любовь...
Жизнь без теплой улыбки привета,
Без желаний, надежд впереди...
Хоть бы луч показался рассвета,
Хоть бы треснуло сердце в груди!..
"СТРАННЫЕ СОЧЕТАНИЯ И СЛУЧАЙНЫЕ АККОРДЫ"
I
Буря бушевала,
Устали не зная...
Сердце изнывало,
Груню поджидая...
Сладки стали ночи,
Дни, как миг, коротки...
Все глядел бы в очи
Грунюшки-красотки!..
II
Раннею весною,
Помнишь, как с тобою,
Баловница Леля,
Мы ходили в поле?..
Доли нет желанней,
Как весною ранней,
Баловница Леля,
Быть с тобою в поле...
III
Стыдно мне сознаться,
Но когда с тобою
Не встречаюсь долго,
Я скорблю душою...
IV
Об одном я только
Очень уж жалею,
Что тебя не вздул я
За твою затею...
Бить бы надо было...
Бить до полусмерти,
Чтоб и днем и ночью
Снились тебе черти!..
V
Ах, когда же утро
Светлое настанет,
Иль больное сердце
Биться перестанет...
"СПОЮ ВАМ КУПЛЕТЫ"
1891
Спою вам куплеты
Сегодня, друзья,—
Все ваши секреты
Раскрою здесь я...
Я знаю, я зорко за вами следил:
Покайтесь, покайтесь, ведь пост наступил...
Вы, доктор, порою
Даете рецепт
С научной брехнёю —
На совесть иль нет?..
Я знаю, я зорко за вами следил...
Ну, полно, не бойтесь, ведь я пошутил...
А вы, наш присяжный,
Ведете дела
Без мысли продажной,—
Всегда против зла?
Я знаю, я зорко за вами следил...
Ну, полно, простите,— ведь я пошутил.
Строитель беседки,
Конюшен, казарм
И медной наседки,
Как можется вам?
Я знаю, я зорко за вами следил...
Пардон!.. Продолжайте,— ведь я пошутил...
Отраву трихиной
Приняли за тиф
И пичкали хиной...
Больной-то ваш жив?
Я знаю... и т. д.
Прошлись по базару
Вы, мытарь, с сумой...
Куда ж вы,— в управу
Иль прежде домой?..
А вы, санитары,
Где чуткий ваш нос? —
Ведь наши базары
Погрязли в навоз...
Кассир, вы недавно
Зацапали куш...
Воруете славно,
Не то что ингуш.
Мадам!., вы напрасно
Глядите в лорнет...
Я мажусь прекрасно,
А вы разве нет?..
Вы дочь нарядили
Как будто к венцу,
А вы заплатили
За мясо купцу?..
Писец, а смотрите,—
У вас шарабан...
Тащите, тащите! —
Директор болван...
Копеечки медной
У вас, филантроп,
Выпрашивал бедный...
А вы его — хлоп!..
Мадам!.. Вы котенка
В подушках везли,
А вот мужичонка
В мороз не спасли...
Извозчик в коляске
Вез, кажется, вас?..
Вы дали бедняжке
Дырявый абаз...
Оставьте!— За «браво»
Вас могут привлечь...
Долга ли расправа?
Здесь принято сечь...
Пропеть вам куплеты
На «Ыз» я готов,
Но наши советы
Рассердят глупцов.
"СОНАТА ДЖУСКОВСКОГО"
Опять меня гонят... Опять убеждают,
Что лучше разъехаться нам...
«Простите... но, право... соседи болтают...
Уехать удобнее вам...»
Чего же бояться?.. Ведь целые годы
Я был им всех краше, милей,
Делил так охотно их труд и заботы,
Был лучшим из всех их друзей...
За что ж разлюбили и бедную лиру,
И песни больного певца?
За что меня гонят — чтоб снова по миру
Скитался всю жизнь, без конца?..
За то ль, что успел я в душе благородной
Священную искру раздуть,
Что мог я заставить вздыматься свободней
Безвременно стывшую грудь?..
"СО ДНЕМ АНГЕЛА"
Первозванного Андрея
Знает всякий, но ты сам
И дороже и милее
Как толстовцам, так и нам.
Потому и поздравленье
Шлю тебе, мой друг Андри,—
Кушай травку без стесненья,
Будь здоров и не хандри!
"НЕДОПЕТЫЕ КУПЛЕТЫ"
За маской волочился
На бале мой знакомый
И горько поплатился
За разговор нескромный.
— Ну, что,— спросил я,— больно?
«Такого маскарада,—
Признался он невольно,—
Не надо, не надо!..
Чиновничек, бывало,
Без взятки жить не мог,
И мало попадало
За это их в острог!..
Теперь возьмите — баста!
Со службы вас долой...
И мы для службы часто
Расходимся с женой.
Ах, испанским,
Да испанским
Здесь министром
Трудно быть!
Гипнотизер отличный
Лечил больных на веру,
Да случай единичный
Испортил всю карьеру.
А сколько было шансов
Прославиться... досада!
Теперь, увы, сеансов
Не надо, не надо!..
Здесь филантропов много,—
Я первый из таких,—
Но, рассуждая строго,
Какая польза в них?
Сбирая подаянье,
Крестьяне к нам идут
И здесь, без покаянья,
От голодухи мрут...
Ах, испанским,
Да испанским
Здесь министром
Трудно быть!
Чиновничек послушный
Приводит в умиленье
Статистикой бездушной
Директора правленья,
И что ж? Он стал за сметы,—
По службе и награда! —
Редактором газеты...
Не надо, не надо!
Мы Нрвый год встречаем
С плешивым «адыге»,
Но мало возбуждаем
Доверия к себе!
Танцует он на диво,
Но отдает, пыхтя,
В клуб за бутылку пива
Четыре лишь рубля.
Ах, испанским,
Да испанским
Здесь министром
Трудно быть!
Недавно пробирался
Впотьмах я по бульвару,
И кто-то постарался
Презентовать мне пару
«Фонариков зажженных».
Что ж, дума очень рада,
Что улиц освещенных
Не надо, не надо!..
Мы держим караулы,
Объезды и обход,
Ломаем часто скулы,
Чтоб обуздать народ;
Печемся, что есть мочи,
О гражданах,— и все ж,
Лишь только час полночи,
Убийство и грабеж!
Ах, испанским,
Да испанским
Здесь министром
Трудно быть!
Приветствую душевно
Я наших санитаров:
Обходят ежедневно
Все площади базаров;
Засыпаны трясины,
Но у мясного ряда
Кричат не без причины:
«Не надо, не надо!»
На рынке по абазу
Берем за всякий воз;
Чтоб отвратить заразу,
Мы там же жжем навоз.
Пусть граждане чихают,—
Нам это наплевать,—
Зато они узнают,
Куда навоз сбывать!
Ах, испанским,
Да испанским...
Мой первый слог — канава,
А средний — нераденье,
Последний слог — управа,
Все вместе, без сомненья,
Причина всех истерик...
Выходит ведь шарада:
«Прудить навозом Терек
Не надо, не надо!..»
Накушавшись свинины,
Семейство заболело,—
Должно быть, от трихины...
Врачи взялись за дело
И порешили с жаром,
Что нет присутствья яда...
Таких врачей и даром
Не надо... не надо!
Опять вы написали
Комедию иль драму...
Кого же вы пробрали?—
Не застрелили даму?..
Вот вам признанье друга:
Вы гений для доклада,
Но вас как драматурга
Не надо, не надо!..
За шумным маскарадом
Великий пост подходит,
К печальным результатам
Он все дела приводит...
Мы не грешили сбором,
Чего ж бояться ада? —
Поститься нам, актерам,
Не надо... не надо!..
Кричат нам «бис» и «браво»...
Найдем ли мы куплет?—
Как быть?— не знаю, право...
Суфлер! подскажешь?—«Нет!»
Что ж, видите вы сами,—
Всему виною он...
До новой встречи с вами
Примите мой поклон.
Ах, испанским,
Да испанским
Здесь министром
Трудно быть!
"СЕСТРЕ"
1890
Застонет лишь ветер, в трубе завывая
В ненастную зимнюю ночь,—
Мне чудится плач твой, сестра дорогая,
Но, горе!— нет силы помочь.
Тяжелую участь послала на долю
Семье нашей бедной судьба:
Ты жаждала жизни, рвалася на волю,
Меня увлекала борьба.
Мы выросли странно, как будто с рожденья
В семье не бывали своей,—
Отец не такого, как мы, убежденья,
А мать... Говорить ли о ней?
Всего нас четыре,— времен, видно, года,—
Их тоже четыре в году,—
Создать ради шутки хотела природа
Из нас и на нашу беду!
Отец, как зима, убелен сединою,—
Но добр и прозрачен, как лед.
А ты так и пышешь цветущей весною,
В тебе жизнь фонтанами бьет.
То солнце, то слякоть, то тишь, то ненастье,—
Вот осень,— не то же ли мать?
Знакомы, как лету, мне горе и счастье
Порывов его созидать...
Возможно ль ужиться при этом контрасте
Характеров, целей, забот? —
Мы все понимали по-своему счастье
И горе вседневных невзгод.
Так мы и расстались... Ты выбрала друга,
Предалась мечтаньям весны,
Но нрав необузданный, грубый супруга
Разбил все надежды, мечты...
Ты долго молчала, как сень гробовая,—
Скрывала несчастье от нас...
Но тайна прорвалась, как смерть, роковая,
И хлынули слезы из глаз.
Разбита вся юность со всеми мечтами,
Изныла безвременно грудь...
Плачь, плачь, дорогая!— быть может, слезами
Ослабишь ты горе хоть чуть.
"СВОЙ ОТЪЕЗД ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКОЙ"
Свой отъезд волшебной сказкой
Я назвать готов...
Жду на станции Кавказской
Ровно пять часов.
И, как вечность, час за часом
Медленно ползет,
И ваш образ неотвязно
Предо мной встает.
"САНЕ И МИЛЕ Б."
1892
Я пишу вам очень мало,—
Тороплюсь весьма,
Вот вам скучное начало
Скучного письма!
Тахтаул-чалган не в силах
Вдохновить певца,—
Здесь толкуют лишь о жилах
Меди и свинца.
Инженер у нас бедовый —
Он еще не стар,
Между тем такой суровый —
Хуже, чем Каспар.
Боже! Что у нас за печи —
Дым стоит столбом!
Точно здесь осада Керчи,—
Выстрелы и гром
Беспрерывной канонады
В разных «номерах»
Потрясают все громады
Гор, внушают страх.
Не ведет Кубань седая
Песню про любовь,
А шумит, орет, как злая
Старая свекровь.
Вот вам общая картина
Нашего житья,—
Пожалейте ж осетина
Бедного, друзья!
Сам я много, очень много
Думаю о вас,—
Напишите ж, ради бога.
Пару строк хоть раз1
Передайте папе, маме
Теплый мой привет!.
Говорить ли об Исламе? —
Фи! —охоты нет!
" ПРОСТИ "
Прости! довольно,—
Мне очень больно.
Что раньше не узнал тебя.
Любить поэта
И мненья света
Бояться, значит — лгать, любя.
Зачем? не надо,—
Ты будешь рада,
Когда расстанешься со мной.
Ты так прекрасна,
А жизнь ужасна
В борьбе с назойливой нуждой.
От колыбели
Для праздной лени
Судьба взлелеяла тебя.
Обжорство, скупость,
Притворство, тупость —
Все, все прощалося, любя.
Наука — скука!
Твоя наука —
Поменьше думать, меньше знать.
Быть интересной,
Казаться честной.
Меж тем обманывать и лгать...
Нет, нет!— не надо,—
Ты будешь рада
Не слышать песен струн моих,
Забудь поэта! —
В болоте света
Авось отыщется жених...
"ПРОСТИ"
1889
«Простите»... В этом все сказалось,—
Теперь все ясно для меня,—
Моей любви ты испугалась,—
Она всегда тебе казалась
Скучнее траурного дня...
Ну, что ж... прости! Немой досады
На встречи наши не таи,—
Я не искал за них награды...
Прости, и мира и отрады
Да будут полны дни твои!
Прими последнее моленье
Тобой истерзанной души! —
Забудь меня, как сновиденье,
Как стих печали и сомненья,
Как бред полуночной тиши...
Прости! Всю прошлую тревогу
Беру я в спутницы себе,—
Свою печальную дорогу
Я с ней пройду, моляся богу
Лишь только, только о тебе.
"ПРЕДЛОЖЕНИЕ"
1902
Назвать меня ты можешь другом,
Сказать мне смело можешь — брат,—
Верь, я готов к твоим услугам,—
Быть другом, братом очень рад.
Сильней любить меня захочешь,—
Сказать мне вздумаешь — супруг,—
Верь, счастье странника упрочишь
На веки вечные, мой друг!
"Праздничное утро, или
Мысли, вызываемые звоном
к заутрене"
Занялася заря... Вот и звон из церквей
С вестью радостной мир облетает
И к святым алтарям миллионы людей
Поклониться Христу призывает...
Разодетой толпой, как большой маскарад,
Наполняют они все молельни,
И бедняк и богач в ожиданье наград
Раболепно склоняют колени.
Пред святым алтарем с площадным хвастовством
Ставят ярко горящие свечи
И под маской смиренья внимают потом
Пенью клира и пастырской речи...
Так исполнив обряд поклоненья Христу,
Богу братства, любви, всепрощенья,
Пред уходом спешат приложиться к кресту
В фарисейском самооболыценье.
И затем... Все забыв, предаются опять
Своим мелким житейским занятьям...
О, когда же, когда захотите понять,—
Что Христос доказал вам распятьем?
Много ль нужно еще вам позорных веков,
Чтобы силой Христова ученья
Жизнь избавить свою от тяжелых оков
Повседневных пиров и безделья?
Много ль нужно еще вам позорных веков,
Чтоб Христа вы врагам не предали
И пред казнью его вы у мрачных голгоф
Так безумно «распни» не кричали?
Сколько нужно еще вам позорных веков,
Чтоб за братство, любовь и свободу
Не боялись цепей и терновых венков,
А несли бы с ним крест на Голгофу?!
"ПОЭТУ"
1893
Не верь, мой друг, что струнами возможно
Исчерпать мысль и тайники души...
Значенье слов так мелочно, ничтожно,
Что лучше ты нас рифмой не смеши...
Пусть льется, песнь унылую слагая,
Порою стих свободно, как волна,—
Как стон в груди, не дрогнет, замирая,
Бездушная, холодная струна...
Немую скорбь, беспомощные слезы
В созвучье слов не распознает свет,—
Твои мечты — для нас пустые грезы,
Твоя печаль — больной, безумный бред...
Забрось свою надтреснутую лиру,
Гаси огонь и жертвенник разбей,—
Наскучил ты дряхлеющему миру,—
Как мрачное бряцание цепей!..
"ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА"
1889
Годами согбенный,
Больной, изнуренный
Поэт пробирался к ночлегу,
И музу-шалунью,
Ночную певунью
Узнал он по звонкому смеху...
— Ба! старый, здорово!
Все так же сурово
Ты по миру бродишь с котомкой?
Любовь и свободу
Родному народу
Бренчишь все на лире незвонкой...
Но стар ты уж больно,—
Бродил ты довольно,
Бесплодно раходуя силы,
И,— полно шататься,—
Я рада стараться
Тебя проводить до могилы.
Трудна хоть дорога,
Но, с помощью бога,—
Вперед,— не колеблясь, за мною!
Настраивай лиру,—
К загробному миру
Путь скорбью наполнен земною.
Где, песню слагая,
Аккорды рыдают
И муза не служит забавой,
Там свет, проклиная,
Певца изгоняет...
Но смело!— ведь мы не за славой..
"ПРОРЫВ"
Ах, как больно, мучительно жажду опять
Долгих, жгучих твоих поцелуев, дитя!
Ах, как страстно, как бешено мог бы обнять
После тяжкой разлуки, мой демон, тебя.
Нет, не вынесу я, не по силам моим,
Дорогая, навеки расстаться с тобой...
Нет, я вызову ад, пойду с чертом самим
На разлучников наших кровавой войной!..
Нет, не вынесу я, я погибну тогда,
Если смертный подышит любовью твоей,—
Она только моя, и клянусь, что всегда
Иль неволей, иль волей, а будет моей!..
Прости! довольно,—
Мне очень больно.
Что раньше не узнал тебя.
Любить поэта
И мненья света
Бояться, значит — лгать, любя.
Зачем? не надо,—
Ты будешь рада,
Когда расстанешься со мной.
Ты так прекрасна,
А жизнь ужасна
В борьбе с назойливой нуждой.
От колыбели
Для праздной лени
Судьба взлелеяла тебя.
Обжорство, скупость,
Притворство, тупость —
Все, все прощалося, любя.
Наука — скука!
Твоя наука —
Поменьше думать, меньше знать.
Быть интересной,
Казаться честной.
Меж тем обманывать и лгать...
Нет, нет!— не надо,—
Ты будешь рада
Не слышать песен струн моих,
Забудь поэта! —
В болоте света
Авось отыщется жених...
"ПРОСТИ"
1889
«Простите»... В этом все сказалось,—
Теперь все ясно для меня,—
Моей любви ты испугалась,—
Она всегда тебе казалась
Скучнее траурного дня...
Ну, что ж... прости! Немой досады
На встречи наши не таи,—
Я не искал за них награды...
Прости, и мира и отрады
Да будут полны дни твои!
Прими последнее моленье
Тобой истерзанной души! —
Забудь меня, как сновиденье,
Как стих печали и сомненья,
Как бред полуночной тиши...
Прости! Всю прошлую тревогу
Беру я в спутницы себе,—
Свою печальную дорогу
Я с ней пройду, моляся богу
Лишь только, только о тебе.
"ПРЕДЛОЖЕНИЕ"
1902
Назвать меня ты можешь другом,
Сказать мне смело можешь — брат,—
Верь, я готов к твоим услугам,—
Быть другом, братом очень рад.
Сильней любить меня захочешь,—
Сказать мне вздумаешь — супруг,—
Верь, счастье странника упрочишь
На веки вечные, мой друг!
"Праздничное утро, или
Мысли, вызываемые звоном
к заутрене"
Занялася заря... Вот и звон из церквей
С вестью радостной мир облетает
И к святым алтарям миллионы людей
Поклониться Христу призывает...
Разодетой толпой, как большой маскарад,
Наполняют они все молельни,
И бедняк и богач в ожиданье наград
Раболепно склоняют колени.
Пред святым алтарем с площадным хвастовством
Ставят ярко горящие свечи
И под маской смиренья внимают потом
Пенью клира и пастырской речи...
Так исполнив обряд поклоненья Христу,
Богу братства, любви, всепрощенья,
Пред уходом спешат приложиться к кресту
В фарисейском самооболыценье.
И затем... Все забыв, предаются опять
Своим мелким житейским занятьям...
О, когда же, когда захотите понять,—
Что Христос доказал вам распятьем?
Много ль нужно еще вам позорных веков,
Чтобы силой Христова ученья
Жизнь избавить свою от тяжелых оков
Повседневных пиров и безделья?
Много ль нужно еще вам позорных веков,
Чтоб Христа вы врагам не предали
И пред казнью его вы у мрачных голгоф
Так безумно «распни» не кричали?
Сколько нужно еще вам позорных веков,
Чтоб за братство, любовь и свободу
Не боялись цепей и терновых венков,
А несли бы с ним крест на Голгофу?!
"ПОЭТУ"
1893
Не верь, мой друг, что струнами возможно
Исчерпать мысль и тайники души...
Значенье слов так мелочно, ничтожно,
Что лучше ты нас рифмой не смеши...
Пусть льется, песнь унылую слагая,
Порою стих свободно, как волна,—
Как стон в груди, не дрогнет, замирая,
Бездушная, холодная струна...
Немую скорбь, беспомощные слезы
В созвучье слов не распознает свет,—
Твои мечты — для нас пустые грезы,
Твоя печаль — больной, безумный бред...
Забрось свою надтреснутую лиру,
Гаси огонь и жертвенник разбей,—
Наскучил ты дряхлеющему миру,—
Как мрачное бряцание цепей!..
"ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА"
1889
Годами согбенный,
Больной, изнуренный
Поэт пробирался к ночлегу,
И музу-шалунью,
Ночную певунью
Узнал он по звонкому смеху...
— Ба! старый, здорово!
Все так же сурово
Ты по миру бродишь с котомкой?
Любовь и свободу
Родному народу
Бренчишь все на лире незвонкой...
Но стар ты уж больно,—
Бродил ты довольно,
Бесплодно раходуя силы,
И,— полно шататься,—
Я рада стараться
Тебя проводить до могилы.
Трудна хоть дорога,
Но, с помощью бога,—
Вперед,— не колеблясь, за мною!
Настраивай лиру,—
К загробному миру
Путь скорбью наполнен земною.
Где, песню слагая,
Аккорды рыдают
И муза не служит забавой,
Там свет, проклиная,
Певца изгоняет...
Но смело!— ведь мы не за славой..
"ПРОРЫВ"
Ах, как больно, мучительно жажду опять
Долгих, жгучих твоих поцелуев, дитя!
Ах, как страстно, как бешено мог бы обнять
После тяжкой разлуки, мой демон, тебя.
Нет, не вынесу я, не по силам моим,
Дорогая, навеки расстаться с тобой...
Нет, я вызову ад, пойду с чертом самим
На разлучников наших кровавой войной!..
Нет, не вынесу я, я погибну тогда,
Если смертный подышит любовью твоей,—
Она только моя, и клянусь, что всегда
Иль неволей, иль волей, а будет моей!..
"ПОРТРЕТНАЯ ГАЛЕРЕЯ"
Вот эта — Вера еще гимназисткой,
Рядом Косер, она же Наталия,
Люба-курсистка и Ольга курсисткой,
Аня и Анечка,— дивная талия!
Эта — Настасья, идейная девушка
С выдержкой немки, но с теплою ласкою.
Лелька-француженка — славная деточка,
Рядом Елена с еврейской закваскою...
Вот гимназисткой бесенок Анюта,
Пышная Леля, Елена кудрявая,—
Редкая масть! А вот та из приюта —
Сашка шальная, вот Груня лукавая.
Дальше Глафира — совсем миниатюра!
Рядом Раиса,— звалась осетинкою;
Рядом с ней Любка — беспутная шкура,
Те же — Раиса и Груня с сурдинкою.
Та же все Любка, а это вот Вика,
Рядом с ней Надя — мечта артиллерии,
Та ж и Анютка, уже не без шика,
Это портреты все первой лишь серии.
"ПОРТРЕТ"
Стройна, как тополь, все движения
Изящны, легки... Каждый штрих —
Шедевр божественного гения,
А речь — сплошной певучий стих.
Как небо майской полуночи,
Ее задумчивые очи
Манят бездонной глубиной
Куда-то ввысь, в мир неземной...
Добра, как ангел, незлобива,
Порой мечтательно грустна,
Порой, как школьник, шаловлива,—
Вы узнаете, кто она?..
"ПОД ПАСХУ"
1899
О, если б проникнуть я мог
Незримо, как ангел-хранитель,
На миг в эту светлую ночь
В твою дорогую обитель!..
О, если б, склонясь к изголовью,
Я мог бы, как вестник небес,
Шепнуть тебе с нежной любовью:
«Христос воскрес!».
"ПЕЧАЛЬНЫЙ РОМАН"
ГЛАВА I
Лишь только встретился с тобою,
Едва увидел я тебя,—
Ласкать несбыточной мечтою
Я стал ребячески себя...
«Лишь ты,— в тебе найдет участье
Юдоль скитальца-сироты,—
Поэта приютишь в ненастье
И приласкаешь только ты,—
Мечтал, безумный, я порою,—
Его несмелое «люблю»
Не оттолкнешь...» И вот с тобою
Я сам разбил мечту мою!
ГЛАВА II
Ты помнишь спор наш оригинальный
О недоступности сердец?
Мой друг, какой для нас печальный
Теперь имеет он конец...
ГЛАВА III
Свершилось,— праздными слезами
Не надрывай больную грудь,—
Все, все покончено меж нами...
Прости... не сетуй... и забудь...
"ПЕСНЬ РАБА"
В яслях мы одних родились,
Вырос ты со мной;
Вместе жили и трудились,
Бедный ослик мой!
Вместе, не жалея силы,
Надрывая грудь,
Терпеливо до могилы
Мы свершим свой путь.
Пусть живет наш хан спесиво,—
Что за дело нам? —
Жизнь — обман, но смерть не льстива,—
Все мы будем «там».
"ПЕРЕД ПАМЯТНИКОМ"
16.08.1889
Торжествуй, дорогая отчизна моя,
И забудь вековые невзгоды,—
Воспарит сокровенная дума твоя,—
Вот предвестник желанной свободы!
Она будет, поверь,— вот священный залог,
Вот горящее вечно светило,
Верный спутник и друг по крутизнам дорог,
Благодарная, мощная сила!..
К мавзолею искусств, в храм науки святой
С ним пойдешь ты доверчиво, смело,
С ним научишься ты быть готовой на бой
За великое, честное дело.
Не умрет, не поблекнет в тебе уж тогда
Его образ задумчивый, гордый,
И в ущельях твоих будут живы всегда
Его лиры могучей аккорды...
Возлюби же его, как изгнанник-поэт
Возлюбил твои мрачные скалы,
И почти, как святыню, предсмертный привет
Юной жертвы интриг и опалы!..
"ПАМЯТИ Я. М. НЕВЕРОВА"
1893
Я знал его... Я помню эти годы,
Когда он жил для родины моей,
Когда и труд, и силы, и заботы,—
Всего себя он отдавал лишь ей.
Я не забыл, как светочем познанья
Он управлял могучею рукой,
Когда с пути вражды и испытанья
Он нас повел дорогою иной.
Мы шли за ним доверчиво и смело,
Забыв вражду исконную и месть,—
Он нас учил ценить иное дело
И понимать иначе долг и честь...
Он нас любил, и к родине суровой
Он завещал иную нам любовь,—
Отважный ныл к борьбе направил новой
И изменил девиз наш —«кровь за кровь».
Он нам внушил — для истинной свободы
Не дорожить привольем дикарей...
Я знал его, я помню эти годы,
Когда он жил для родины моей...
"ПАМЯТИ П. И. ЧАЙКОВСКОГО"
1893
Разбита стройная, чарующая лира,
Повержен жертвенник, разрушен пышный храм,—
Навеки улетел «соловушка» от мира
В страну далекую, к далеким небесам...
И стало тяжело на сердце, безотрадно,
И мрак, холодный мрак сгустился над душой,—
Удар безвременный, и как он беспощадно,
Как неожиданно направлен был судьбой!
Оценим ли теперь великую потерю,
Горячая слеза Найдется ль у кого?
Тогда лишь в будущность народа я поверю,
Когда он гения оплачет своего;
Когда печаль свою он глубоко сознает
И вещие слова поэта он поймет:
«Пусть арфа сломана,— аккорд еще рыдает...
Не говорите мне: он умер,— он живет!»
"П АМЯТИ М. Ю. ЛЕРМОНТОВА"
1901
Зачем, поэт, зачем, великий гений,
Явился ты так рано в этот мир,
Мир рабства, лжи, насилья и гонений,
Мир, где царил языческий кумир?..
Зачем судьба с таким ожесточеньем
Гнала тебя из-за пустых интриг
Трусливых бар, взлелеянных бездельем,
Когда клеймил их твой могучий стих?
Ты нужен был не царству бар и рабства,
А вот теперь, когда талантов нет,
Когда нас всех заело декадентство,
О, если бы ты жил теперь, поэт!
Твой мощный стих, могучие аккорды
Рассеяли б остаток прежней тьмы,—
Тогда бы по пути добра, любви, свободы
Пошли бы за тобой вперед со славой мы.
Вот эта — Вера еще гимназисткой,
Рядом Косер, она же Наталия,
Люба-курсистка и Ольга курсисткой,
Аня и Анечка,— дивная талия!
Эта — Настасья, идейная девушка
С выдержкой немки, но с теплою ласкою.
Лелька-француженка — славная деточка,
Рядом Елена с еврейской закваскою...
Вот гимназисткой бесенок Анюта,
Пышная Леля, Елена кудрявая,—
Редкая масть! А вот та из приюта —
Сашка шальная, вот Груня лукавая.
Дальше Глафира — совсем миниатюра!
Рядом Раиса,— звалась осетинкою;
Рядом с ней Любка — беспутная шкура,
Те же — Раиса и Груня с сурдинкою.
Та же все Любка, а это вот Вика,
Рядом с ней Надя — мечта артиллерии,
Та ж и Анютка, уже не без шика,
Это портреты все первой лишь серии.
"ПОРТРЕТ"
Стройна, как тополь, все движения
Изящны, легки... Каждый штрих —
Шедевр божественного гения,
А речь — сплошной певучий стих.
Как небо майской полуночи,
Ее задумчивые очи
Манят бездонной глубиной
Куда-то ввысь, в мир неземной...
Добра, как ангел, незлобива,
Порой мечтательно грустна,
Порой, как школьник, шаловлива,—
Вы узнаете, кто она?..
"ПОД ПАСХУ"
1899
О, если б проникнуть я мог
Незримо, как ангел-хранитель,
На миг в эту светлую ночь
В твою дорогую обитель!..
О, если б, склонясь к изголовью,
Я мог бы, как вестник небес,
Шепнуть тебе с нежной любовью:
«Христос воскрес!».
"ПЕЧАЛЬНЫЙ РОМАН"
ГЛАВА I
Лишь только встретился с тобою,
Едва увидел я тебя,—
Ласкать несбыточной мечтою
Я стал ребячески себя...
«Лишь ты,— в тебе найдет участье
Юдоль скитальца-сироты,—
Поэта приютишь в ненастье
И приласкаешь только ты,—
Мечтал, безумный, я порою,—
Его несмелое «люблю»
Не оттолкнешь...» И вот с тобою
Я сам разбил мечту мою!
ГЛАВА II
Ты помнишь спор наш оригинальный
О недоступности сердец?
Мой друг, какой для нас печальный
Теперь имеет он конец...
ГЛАВА III
Свершилось,— праздными слезами
Не надрывай больную грудь,—
Все, все покончено меж нами...
Прости... не сетуй... и забудь...
"ПЕСНЬ РАБА"
В яслях мы одних родились,
Вырос ты со мной;
Вместе жили и трудились,
Бедный ослик мой!
Вместе, не жалея силы,
Надрывая грудь,
Терпеливо до могилы
Мы свершим свой путь.
Пусть живет наш хан спесиво,—
Что за дело нам? —
Жизнь — обман, но смерть не льстива,—
Все мы будем «там».
"ПЕРЕД ПАМЯТНИКОМ"
16.08.1889
Торжествуй, дорогая отчизна моя,
И забудь вековые невзгоды,—
Воспарит сокровенная дума твоя,—
Вот предвестник желанной свободы!
Она будет, поверь,— вот священный залог,
Вот горящее вечно светило,
Верный спутник и друг по крутизнам дорог,
Благодарная, мощная сила!..
К мавзолею искусств, в храм науки святой
С ним пойдешь ты доверчиво, смело,
С ним научишься ты быть готовой на бой
За великое, честное дело.
Не умрет, не поблекнет в тебе уж тогда
Его образ задумчивый, гордый,
И в ущельях твоих будут живы всегда
Его лиры могучей аккорды...
Возлюби же его, как изгнанник-поэт
Возлюбил твои мрачные скалы,
И почти, как святыню, предсмертный привет
Юной жертвы интриг и опалы!..
"ПАМЯТИ Я. М. НЕВЕРОВА"
1893
Я знал его... Я помню эти годы,
Когда он жил для родины моей,
Когда и труд, и силы, и заботы,—
Всего себя он отдавал лишь ей.
Я не забыл, как светочем познанья
Он управлял могучею рукой,
Когда с пути вражды и испытанья
Он нас повел дорогою иной.
Мы шли за ним доверчиво и смело,
Забыв вражду исконную и месть,—
Он нас учил ценить иное дело
И понимать иначе долг и честь...
Он нас любил, и к родине суровой
Он завещал иную нам любовь,—
Отважный ныл к борьбе направил новой
И изменил девиз наш —«кровь за кровь».
Он нам внушил — для истинной свободы
Не дорожить привольем дикарей...
Я знал его, я помню эти годы,
Когда он жил для родины моей...
"ПАМЯТИ П. И. ЧАЙКОВСКОГО"
1893
Разбита стройная, чарующая лира,
Повержен жертвенник, разрушен пышный храм,—
Навеки улетел «соловушка» от мира
В страну далекую, к далеким небесам...
И стало тяжело на сердце, безотрадно,
И мрак, холодный мрак сгустился над душой,—
Удар безвременный, и как он беспощадно,
Как неожиданно направлен был судьбой!
Оценим ли теперь великую потерю,
Горячая слеза Найдется ль у кого?
Тогда лишь в будущность народа я поверю,
Когда он гения оплачет своего;
Когда печаль свою он глубоко сознает
И вещие слова поэта он поймет:
«Пусть арфа сломана,— аккорд еще рыдает...
Не говорите мне: он умер,— он живет!»
"П АМЯТИ М. Ю. ЛЕРМОНТОВА"
1901
Зачем, поэт, зачем, великий гений,
Явился ты так рано в этот мир,
Мир рабства, лжи, насилья и гонений,
Мир, где царил языческий кумир?..
Зачем судьба с таким ожесточеньем
Гнала тебя из-за пустых интриг
Трусливых бар, взлелеянных бездельем,
Когда клеймил их твой могучий стих?
Ты нужен был не царству бар и рабства,
А вот теперь, когда талантов нет,
Когда нас всех заело декадентство,
О, если бы ты жил теперь, поэт!
Твой мощный стих, могучие аккорды
Рассеяли б остаток прежней тьмы,—
Тогда бы по пути добра, любви, свободы
Пошли бы за тобой вперед со славой мы.
"ПАМЯТИ А. С. ГРИБОЕДОВА"
1895
Убит... За то ль венец терновый
Сплел для него коварный рок,
Что озарил он мыслью новой
Всю Русь родную, как пророк?!
Зачем он шел, как раб покорный,
В страну фанатиков — врагов,
Когда уже нерукотворный
Был памятник его готов?
Но пусть судьбы предначертанья
Обычным движутся путем! —
Творец великого созданья,
Мы смело за тобой идем!
Не малый срок твой дивный гений
Дал поколеньям для того,
Чтоб образы твоих творений
Уж не смущали никого.
Но нет!.. Борьбу окончить эту
Не скоро правде даст порок,—
Ведь бедный Чацкий твой по свету
Все тот же ищет уголок.
"ПАМЯТИ А. Н. ПЛЕЩЕЕВА"
1893
Его ланит рукой безжизненной и влажной
Коснулась смерть, и вмиг застыли все черты,
И он покинул нас, испытанный, отважный
Поборник разума, добра и красоты...
Мой друг, не плачь о нем,— безумными слезами
Ты робость детскую пред битвой не буди!—
Он не умрет для нас, пока позорно сами
Мы не сойдем с его тернистого пути...
Ему не надо слез. Лишь то святое дело,
Которому он жизнь с любовью посвятил,
Пусть не умрет в тебе,— иди под знамя смело,
Храня его завет и не жалея сил!..
"ПАМЯТИ А. Н. ОСТРОВСКОГО"
1894
Угас и он, как витязь благородный,
Не кинув бой неравный до конца,—
И эта смерть печалью безысходной
Наполнила все чуткие сердца.
Уж нет его среди друзей послушных,
Соратников под знаменем любви...
Не плачь о нем! Ты, вместо слез ненужных,
Себя его идеей вдохнови.
Невежеством беспомощно сраженный,
Ты не сходи с тернистого пути,—
Иди за ним! И факел, им зажженный,
Раздуй сильней и всюду им свети.
Пусть умер он для новых вдохновений,
Для новых дум, печалей и труда,
Ведь не умрет его великий гений
В его родном народе никогда.
"ОТЧЕГО?"
19.01.1899
Отчего ты, с другими щебеча так бойко,
Избегаешь со мной поддержать разговор
И молчишь так геройски упорно, так стойко,
И лишь изредка буркнешь какой-нибудь вздор?..
Отчего уловить не могу того взгляда,
Что так манит других в твоих чудных глазах;
И всегда в них глядит на меня иль досада,
Иль тоска, или плохо скрываемый страх?
Не предчувствье ли то, что придется нам снова
И надолго расстаться, не выждавши вновь
Все того ж небольшого, короткого слова,
Что так долго я жду от тебя за любовь?..
" ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО БЕЗ АДРЕСА"
Нас было не мало, встречая тебя,
Тебе говоривших три слова,
И сердцу, которым осмеян и я,
Значенье их было не ново...
А где я не первый, сомнения нет,—
Последним не буду я также.
Зато ты за этот циничный ответ
Мне стала противней и гаже!,.
"ОДИН, ОПЯТЬ ОДИН БЕЗ ПРИЗРАКА РОДНОГО"
1891
Один, опять один без призрака родного,
Как бы отторгнутый от мира, от людей,—
Нет искры тлеющей участия былого,
Нет сплоченных рядов мне преданных друзей...
Опять темно вокруг, до боли беспросветно,
Пустынно, холодно... утерян снова путь...
А как хотелось жить и верить беззаветно,
Любовью к ближнему переполняя грудь!
А как хотел раскрыть горячие объятья
И в них вселенную, как друга, заключить,
Простить врагам своим, в ответ на их проклятья
Страдать за них, любя, страдая, их любить!!.
" ОДА"
Твой идеал —
Блестящий бал,
Твои таланты —
Цветы и банты.
Твой лучший труд —
Злословье, суд,
Кокетство, сплетни,
Зевота лени.
Взялась мечтать —
Рядиться б, жрать,
Слеза скатилась, —
Знать, зависть впилась...
Смеешься звонко —
Трещотка, — только!
А речь начнешь —
Все лжешь и лжешь.
Твой верный клад —
Вертлявый зад,
Лети на волю,—
Верти им вволю!
"О. В. Р."
1885
Твое ли сердце диктовало
Тебе все это? Нет, оно,—
Клянусь тебе,— оно не знало
Иль больно кровью истекало,
Когда блуждало так перо...
Тебя я лживою такою
Не знаю,— и не смей писать
Мне блажь чужую той рукою.
Что на свиданиях с тобою
"НОЧЛЕГ"
1901
Румяный луч заката
На Эльбрусе погас...
Пригнал к пещере стадо
Пастух в урочный час...
Собрались понемногу
Товарищи его...
Не видно — слава богу! —
Потерь ни у кого...
Коров уж подоили,
Загнали в баз телят...
В пещере разместили
Овец и их ягнят.
Какой шалун козленок! —
Залез под самый свод;
Малюсенький ягненок
Надулся,— все ж сосет.
Огонь уж раздувает
Проворный мальчуган...
Очаг дымит, пылает,
Поставлен и таган...
Вот все к огню подсели...
Котел уже кипел...
Пока смеялись, пели,
И ужин подоспел.
Чурек сухой, ячменный,
Похлебка с молоком,—
Вот ужин неизменный,
Приправленный трудом...
И сыты, слава богу!
Пошли к своим местам
И смолкли понемногу...
Покойной ночи вам!
"НОВЫЙ ГОД"
1888
Опять удалился от нас старичишка,
Чтоб кануть в минувших веках,
И снова пред нами веселый мальчишка
С загадочным блеском в очах.
Танцует, хохочет, срывает лобзанья
С красавиц, играет, поет,
В шутливых увертках на наше гаданье
Без смысла ответы дает...
И тешимся этой бесцельной забавой,
Как дети, мы с ним заодно,—
Ни слова без смеха, улыбки лукавой! —
Не действует даже вино.
Гость юный пьет бойко, и все же не скажет,
Что миру несет он с собой,—
Насилье и зло ли достойно накажет
Иль вызовет правду на бой?
Безумных ли пиршеств он будет кумиром,
Купаясь в слезах и крови?
Поднимет ли знамя свободы над миром
Во имя Христовой любви?
Ответы туманны,— так прочь же сомненья!
Поднять нам бокалы пора
За наши идеи, за наши стремленья
Под знаменем братства,— ура!
"НОВОСЕЛЬЕ"
Вот на новую квартиру
Перебрались мы опять...
Ночь... настраиваю лиру...
Раз... два... три... четыре... пять...
Шесть... семь... восемь... девять... десять...
Как, одиннадцать теперь?..
Тьфу! — двенадцать!., струны бесят,—
Твердый знак рифмуют с ерь...
Ноги, руки коченеют...
В печке сушатся дрова,—
К утру, говорят, поспеют
Просушиться... Черта с два!
За стеной храпит задорно
Наш танцор и акробат,—
Был в шашлычной он, бесспорно,
И ему сам черт — не брат...
Дальше там, у ног супруги
Наш хозяин — педагог,
Обессилел от натуги
И уснул,— подай им Бог!
Он работает не мало,
Похудел, бедняжка, он,
Дышит и во сне устало...
А супруга видит сон,—
Знать, она давно заснула:
Бестелесный мальчуган
Из волшебного аула,
Сашка, Федька иль Иван
Всюду дивно поспевает,—
Моет, чистит и метет,
«Барин» мужа называет,
Ее «барыней» зовет...
А нахлебники! — о Боже! —
Счесть не может их она,—
Не едят, не пьют, но все же
Деньги платят ей сполна.
Каждый сыт, румян и молод,
Все застенчивы, как Тиц,
Нет ни жалобы на холод.
Ни двусмысленности лиц.
В зиму дров едва выходит
Полсажени; мясо, рис —
За бесценок все находит
На базаре «Василис».
Любо все хозяйке нашей...
Вот идут сестрицы, мать,
Братцы во главе с папашей,—
Надо встретить, принимать...
Что за чудная закуска!
И ликеры есть у ней...
Вдруг проснулась,— фи! подушка
Вся промокла от слюней...
"НЕТ, ТЕБЯ УЖ НИКТО НЕ ЗАМЕНИТ"
Нет, тебя уж никто не заменит,
Дорогая, родимая мать!
Ни во что уже сын твой не верит,—
Истомился, устал он страдать...
Будь бы ты,— как его б ты любила!
Его душу понять бы могла
И, как коршун, его б сторожила
От насилья, коварства и зла.
Ты простила б ему заблужденья,
Приласкала б его на груди,
Объяснила бы жизни значенье
И служила б опорой в пути.
"НЕДОПЕТЫЕ КУПЛЕТЫ"
1893
За маской волочился
На бале мой знакомый
И горько поплатился
За разговор нескромный.
— Ну, что,— спросил я,— больно?
«Такого маскарада,—
Признался он невольно,—
Не надо, не надо!..
Чиновничек, бывало,
Без взятки жить не мог,
И мало попадало
За это их в острог!..
Теперь возьмите — баста!
Со службы вас долой...
И мы для службы часто
Расходимся с женой.
Ах, испанским,
Да испанским
Здесь министром
Трудно быть!
Гипнотизер отличный
Лечил больных на веру,
Да случай единичный
Испортил всю карьеру.
А сколько было шансов
Прославиться... досада!
Теперь, увы, сеансов
Не надо, не надо!..
Здесь филантропов много,—
Я первый из таких,—
Но, рассуждая строго,
Какая польза в них?
Сбирая подаянье,
Крестьяне к нам идут
И здесь, без покаянья,
От голодухи мрут...
Ах, испанским,
Да испанским
Здесь министром
Трудно быть!
Чиновничек послушный
Приводит в умиленье
Статистикой бездушной
Директора правленья,
И что ж? Он стал за сметы,—
По службе и награда! —
Редактором газеты...
Не надо, не надо!
Мы Нрвый год встречаем
С плешивым «адыге»,
Но мало возбуждаем
Доверия к себе!
Танцует он на диво,
Но отдает, пыхтя,
В клуб за бутылку пива
Четыре лишь рубля.
Ах, испанским,
Да испанским
Здесь министром
Трудно быть!
Недавно пробирался
Впотьмах я по бульвару,
И кто-то постарался
Презентовать мне пару
«Фонариков зажженных».
Что ж, дума очень рада,
Что улиц освещенных
Не надо, не надо!..
Мы держим караулы,
Объезды и обход,
Ломаем часто скулы,
Чтоб обуздать народ;
Печемся, что есть мочи,
О гражданах,— и все ж,
Лишь только час полночи,
Убийство и грабеж!
Ах, испанским,
Да испанским
Здесь министром
Трудно быть!
Приветствую душевно
Я наших санитаров:
Обходят ежедневно
Все площади базаров;
Засыпаны трясины,
Но у мясного ряда
Кричат не без причины:
«Не надо, не надо!»
На рынке по абазу
Берем за всякий воз;
Чтоб отвратить заразу,
Мы там же жжем навоз.
Пусть граждане чихают,—
Нам это наплевать,—
Зато они узнают,
Куда навоз сбывать!
Ах, испанским,
Да испанским...
Мой первый слог — канава,
А средний — нераденье,
Последний слог — управа,
Все вместе, без сомненья,
Причина всех истерик...
Выходит ведь шарада:
«Прудить навозом Терек
Не надо, не надо!..»
Накушавшись свинины,
Семейство заболело,—
Должно быть, от трихины...
Врачи взялись за дело
И порешили с жаром,
Что нет присутствья яда...
Таких врачей и даром
Не надо... не надо!
Опять вы написали
Комедию иль драму...
Кого же вы пробрали?—
Не застрелили даму?..
Вот вам признанье друга:
Вы гений для доклада,
Но вас как драматурга
Не надо, не надо!..
За шумным маскарадом
Великий пост подходит,
К печальным результатам
Он все дела приводит...
Мы не грешили сбором,
Чего ж бояться ада? —
Поститься нам, актерам,
Не надо... не надо!..
Кричат нам «бис» и «браво»...
Найдем ли мы куплет?—
Как быть?— не знаю, право...
Суфлер! подскажешь?—«Нет!»
Что ж, видите вы сами,—
Всему виною он...
До новой встречи с вами
Примите мой поклон.
Ах, испанским,
Да испанским
Здесь министром
Трудно быть!
"НЕ УПРЕКАЙ!"
1894
Не упрекай!— судьбу винить не надо,—
Ведь корабли все сожжены теперь,
И больше нет к минувшему возврата.
Не упрекай!— все к лучшему, поверь.
Ошибка ль, нет?— теперь умом холодным
Союз сердец безбожно разрушать,
Созвучью их, порывам благородным
Мы не должны, не вправе мы мешать...
Нам труд знаком, знакомы мы с нуждою,—
О чем жалеть? пред нами новый путь,—
Дай руку мне, и с этою слезою
Все прошлое навеки позабудь!
Тогда и луг, усеянный цветами,
Лазурь небес и реющая даль
Заговорят приветливее с нами
И заглушат сомненья и печаль...
Смотри, как ключ из камня выбегает
И нежится с полуденным лучом,
Как роза им кокетливо кивает
И шепчется с беспечным мотыльком.
Как все полно здесь неги, аромата
И как нас здесь к блаженству все зовет!
Не упрекай!— не надо нам возврата,—
Все к лучшему, все к лучшему,— вперед!..
"НУ УПРЕКАЙ МЕНЯ,ЧТО Я ЗАБРОСИЛ ЛИРУ"
1893
Не упрекай меня, что я забросил лиру,
Что разорвал я цепь былых волшебных грез,
Что отказался я бесчувственному миру
Любовно поверять мечты и тайну слез.
Не упрекай меня!— Свободные напевы
Не гармонируют с бряцанием цепей,
А трели соловья и шепот юной девы —
Отравленный бокал на гульбище страстей...
Могу ли я смущать божественным ученьем!
«Любите ближнего, как самого себя» —
Людей, готовящих с таким ожесточеньем
Кровавую зарю для радостного дня?
Ночь близится к концу... Ристалище раздора,
Безумной храбрости, насилья, грабежа
Уже становится ареною позора,
Разврата, пошлости, бесчестья, кутежа...
Минуты сочтены, повсюду бьют тревогу...
Уж брезжит луч зари, играя на штыках...
Лишь грянут выстрелы, и «Слава в вышних богу
Победно прогремит на светлых облаках.
И обновленный мир отдастся вечно миру,
С презреньем бросив нож, запекшийся в крови
Не упрекай меня!— И я настрою лиру
Тогда для равенства, свободы и любви...
"НЕ ТУМАНИТСЯ ВЗОР ТВОЙ СЛЕЗАМИ"
Не туманится взор твой слезами,
Беззаботно вздымается грудь,
И, усеянный пышно цветами,
Пред тобой расстилается путь...
Мысль тяжелая тучей ненастья
Между черных бровей не лежит,
И, как радуга, светлое счастье
Вкруг чела молодого горит...
Не сжимается сердце в тревоге,
Не таится в нем горе, печаль...
Все тебе улыбалось в дороге,
Улыбается ясная даль.
Торопись, не теряя мгновенья,—
Продолжай этот радостный путь,
И, чтоб в душу не вкралось сомненье,
Мою песнь поскорее забудь!..
"НАДПИСЬ НА КАРТОЧКЕ"
Когда в этом мире борьбы и наживы
Остынут желанья, поблекнут мечты,
Сгорят упованья, замолкнут порывы,
То вспомнишь, быть может, минувшее ты.
Альбом позабытый раскроешь от скуки,
Глазами усталыми станешь искать
Любимые образы, стройные звуки
Аккордов заветных... Меж ними,— как знать,—
Фантазии нет невозможного в мире,—
И песнь эту встретишь, быть может, дитя,—
Решишь ли, кого воспевал он на лире,
Упорно любовью терзая себя?
" НАДГРОБНАЯ НАДПИСЬ"
Едва лучезарное солнце познанья
Его озарило чело
И чистые грезы', святые желанья
В душе его юной зажгло,
Едва ему щедро весна посулила
Свободу, любовь и цветы,—
Как жизнь оборвалась... Немая могила,
Храни его сны и мечты!
"НАД НАМИ ПЛЫЛ МЕСЯЦ И ЗВЕЗДЫ МЕРЦАЛИ"
1893
Над нами плыл месяц и звезды мерцали,
Заснуло село за рекой...
Прибрежные ивы чуть-чуть трепетали,
Волна чуть шепталась с волной...
И я колебался... Но взор твой глубокий
Сомненья мои разогнал,—
«В борьбе,— говорил он,— с судьбою жестокой
Ты счастья и жизни не знал.
Куда-то по ветру ты несся без цели,
Как сорванный вихрем листок,
Не слышал ты в мае волшебные трели
Пред тем, как алеет восток.
Не видел, как розы, сплетаясь задорно
В венки, украшают чело.
Не знаешь, что в мире любви все покорно,
Что с нею тепло и светло!»
И так он был полон любви и участья,
И так он все мог разрешить,
Что больно, мучительно хочется счастья,
Мучительно хочется жить...
"НА «BIS»"
Чего хотите вы? Ужели развлеченья?
Ужель пустой тоски и праздности года
Хотите искупить минутой увлеченья?
Тогда и выходить не стоило труда.
Чего ж хотите вы? О, если б между вами
Нашелся хоть один, свободный от затей
Житейской мудрости, не скованный цепями
Блестящей мишуры и грязных мелочей!..
О, если б билося, нетронутое ядом
Вседневной пошлости, здесь сердце хоть одно,—
Оно сказало бы, кого ищу я взглядом,
Чего хочу от вас? — узнало бы оно...
Хочу, чтоб не были вы в жизни торгашами
Душой и совестью, свободой и умом;
Чтоб друг на друга вы смотрели не врагами,
А каждый бы искал сочувствия в другом.
Хочу, чтоб заповедь вы помнили Христову:
«Любите ближнего, как самого себя».
Ищу готового пойти с ним на Голгофу
Для блага родины, страдая и любя...
"НА СМЕРТЬ М. З. КИПИАНИ"
1891
Умер!— И это холодное слово
Так глубоко огорчает подчас,—
Умер, и, как обездоленный, снова
Плачешь и стонешь, родимый Кавказ.
Плачь! Потерял ты достойного сына,—
Все, что ты нашей семье завещал,—
В образе скромном простого грузина
Все незабвенный наш брат совмещал.
Много ль их было, способных народу
Так же всецело отдаться, любя,
Так же бороться за нашу свободу,
Светоч познания в сакли внося?
Нет, их немного,— и эту потерю
Наши потомки припомнят не раз.
Плачь!— я в грядущее наше поверю,
Слушая плач твой, родимый Кавказ!
"НА СМЕРТЬ ГОРЯНКИ"
1889
Не рыдайте безумно над ней —
Она цели достигла своей,—
Тяжесть жизни, нужда и невзгоды
С колыбели знакомы уж ей...
Хорошо умереть в ее годы...
Ничего, что она молода,—
Кроме рабства, борьбы и труда,
Ни минуты отрадной свободы
Ей бы жизнь не дала никогда...
Хорошо умереть в ее годы.
Приютят ее лучше людей
Под холодною сенью своей
Тесный гроб и могильные своды...
Не рыдайте безумно над ней! —
Хорошо умереть в ее годы.
"НА СВЕЖЕЙ МОГИЛЕ"
Он умер... что делать?.. Охотно желаем
Мы вечную память ему...
О нем ли нам плакать? — Ведь мы не теряем
Ни брата, Ни сына,— к чему?!
Напротив, при жизни его избегали,—
Бывало, все мимо снуем,
Когда в непогОду больного встречали
Дрожащим в пальтишке своем...
Какое нам дело, что он сиротою —
Ребенком был кинут судьбе?..
Ведь, в лепете детском грозил он собою
Бездушной, холодной толпе...
Был честен... За братство он ратовал смело,
Всю жизнь пробивался трудом...
Был молод... Ну, что же,— какое нам дело?
Мы плакать не станем о нем!
Мы плачем о брате, всю жизнь промотавшем
В постыдной игре и пирах,
Мы плачем о сыне, с рожденья страдавшем
Глубоким застоем в мозгах...
О матери доброй, торгующей мило
И темплом, и честью детей,
Почтенном папаше, идущем уныло
На суд под бряцанье цепей...
А здесь! о каком-то поэте безродном,
Страдавшем за правду и свет,
С любовью нам певшем о братстве свободном,—
Мы плакать не станем... о, нет!..
"НА НОВЫЙ 1892 ГОД"
Полночи этой дождались мы снова,—
Строго порядок обычный храня,
Право сказать новогоднее слово
Мы предоставим... кому же, друзья?
Мне ли? — напрасно! — цветов поздравленья
Я не свяжу вам в душистый букет,—
В эту минуту всеобщего бденья
Нужен бы гений, а здесь его нет...
Только его потрясающей лиры
Стройно могучий, свободный аккорд
Бросил бы факел горящей сатиры
В Лету, где канул несчастнейший год.
Вызвал бы слезы, родил бы участье
К новорожденному... Хилый, больной,—
Вот он, дитя нищеты и несчастья,
Нам поднесенный в насмешку судьбой...
Вы присмотритесь, как он коченеет,
Как безнадежно блуждают глаза,
Локон кудрявый блестит, индевеет,
Вон на реснице застыла слеза-
Впалую грудь леденит уже холод,
Замерло сердце, дыханье слабей...
Нет ни кровинки, мучительный голод
Бледные щеки вдавил до костей...
Братья! — поймем ли за полною чашей
Этот бессвязный, надорванный стон?
И в этой встрече торжественной нашей
Вправду ли встретит сочувствие он?
Полно! Я верю в разумную волю,
Доброе сердце, святую любовь,—
Мы облегчим его горькую долю,
К жизни цветущей вернем его вновь.
Все мы в отдельности слабы и малы,—
Дружно возьмемся,— качнется гора,—
В этой надежде и вере бокалы
Выпьем за братский союз наш. Ура!
"МУЗЕ"
1893
Муза!.. Забудем мы эти аккорды,
Где каждый звук лишь кичится красой,
Как надушенный, напыщенно-гордый
Франт пред оборванной грязной толпой.
Полно! На что нам такие напевы,
Где хор волшебных несбыточных грез
Сладко щекочет мечтательность девы,
Чуждой борьбы и беспомощных слез?..
Лучше пропой ты мне песню такую,
Чтобы она прозвучала в сердцах
И разбудила бы совесть людскую
В их повседневных житейских делах...
Лучше скажи мне могучее слово,
Чем бы весь мир я сумел убедить,
Что в этом мире нет счастья другого,
Как бесконечно прощать и любить.
"МНОГОТОЧИЯ"
Высокий барский дом... подъезд с гербом старинным...
Узорчатый балкон... стеклянный мезонин...
Закрытый экипаж... ямщик с пером павлиным
И с медного трубой кондуктор-осетин...
Швейцар с подушками... лакей с дорожной кладью...
Уложена постель... увязан чемодан...
Шкатулка с письмами... с заветною тетрадью...
Вуаль пунцовая и стройный гибкий стан...
Толпа друзей, родных... улыбки... пожеланья...
Формальный поцелуй... платок для мелких слез...
Последнее «прощай», воздушные лобзанья...
Протяжный звук трубы... неровный шум колес...
Густая пыль столбом... и понеслась карета...
Завод... чугунный мост... базар... застава... степь...
Безумная!.. Постой!.. Не покидай поэта!..
Не разрывай надежд и грез заветных цепь...
Не разрозняй аккорд могучий песнопенья,
Не разрушай алтарь и жертвенник святой
Чистилища души и храма вдохновенья,—
Вернись, несчастная!.. Безумная, постой!..
"МНЕ НРАВИТСЯ,МОЙ ДРУГ, ЧТО ТЫ ГЛЯДИШЬ ПЫТЛИВО"
1893
Мне нравится, мой друг, что ты глядишь пытливо
И тщетно разгадать стараешься меня,
Когда я говорю тебе полушутливо,
Что я устал любить, устал страдать, любя.
Мне нравится твой взор задумчиво-глубокий,
Сомнения твои и непритворный страх,
Когда я говорю, что люди все жестоки,
Что нет небесного созвучья в их сердцах.
Не верь моим речам, исполненным проклятья,
Насмешки злой и лжи,— я им не верю сам,—
Напротив, верь, что мы, как любящие братья,
Воздвигнем на земле один всеобщий храм.
Храм жизни трудовой, насильно недоступный,
Сознательной борьбы, без пыток и крови,
Храм чистой совести и правды неподкупной,
Храм просвещения, свободы и любви.
"МУЧТЫ"
20.01.1890
Увы! Поблекли силы,
Увяли навсегда,
И яму для могилы
Мне вырыла нужда...
Весной за темным бором
Заискрятся цветы,
И с помертвелым взором
Растянутся мечты.
Любил я их, лелеял.
Хранил в душе, как клад...
Ни разу не повеял
На них людской разврат...
Растил их для свободы,
Стращая мишурой;
Для них сносил невзгоды,
Для них я шел на бой.
Теперь приют укромный
Кто даст им на земле?..
Уж смерть рукой бескровной
Стучится в дверь ко мне.
Сказать ли им: «Простите! —
С землей сольюсь я сам,
А вы, друзья, летите
К свободным небесам»...
"КОГДА, КАК РЕБЕНОК, Я РЕЗВО ИГРАЮ"
Когда, как ребенок, я резво играю,
Смеюсь беззаботно, пою,—
Поверь, я не весел, я только скрываю
Тяжелую думу мою.
Когда в разговоре я бойко и смело
Даю на вопросы ответ,—
Красивою фразой я только умело
Маскирую грустный секрет...
Не верь озлобленью, слезам и упрекам,
Ни ласке, ни слову «люблю»,—
Заветное чувство я даже намеком
Ничтожным, верь, не оскорблю.
Но если украдкой, безмолвно, малютка,
Смотрю на тебя, как теперь,
То я... Нет, неправда! — И это лишь шутка,—
Ты лучше ни в чем мне не верь!..
" КОГДА ТЕБЯ, МОЙ ДРУГ"
1893
Когда тебя, мой друг,
Порой гнетет недуг
И не находишь облегченья,
Ты вспомни о Христе,—
Страданья на кресте
Ослабят вмиг твои мученья.
Когда же радость грез
Отравит горечь слез,
Когда тебя постигнет горе,
Ты вспомни лишь народ,—
Среди его невзгод
Твои страданья — капля в море.
1895
Убит... За то ль венец терновый
Сплел для него коварный рок,
Что озарил он мыслью новой
Всю Русь родную, как пророк?!
Зачем он шел, как раб покорный,
В страну фанатиков — врагов,
Когда уже нерукотворный
Был памятник его готов?
Но пусть судьбы предначертанья
Обычным движутся путем! —
Творец великого созданья,
Мы смело за тобой идем!
Не малый срок твой дивный гений
Дал поколеньям для того,
Чтоб образы твоих творений
Уж не смущали никого.
Но нет!.. Борьбу окончить эту
Не скоро правде даст порок,—
Ведь бедный Чацкий твой по свету
Все тот же ищет уголок.
"ПАМЯТИ А. Н. ПЛЕЩЕЕВА"
1893
Его ланит рукой безжизненной и влажной
Коснулась смерть, и вмиг застыли все черты,
И он покинул нас, испытанный, отважный
Поборник разума, добра и красоты...
Мой друг, не плачь о нем,— безумными слезами
Ты робость детскую пред битвой не буди!—
Он не умрет для нас, пока позорно сами
Мы не сойдем с его тернистого пути...
Ему не надо слез. Лишь то святое дело,
Которому он жизнь с любовью посвятил,
Пусть не умрет в тебе,— иди под знамя смело,
Храня его завет и не жалея сил!..
"ПАМЯТИ А. Н. ОСТРОВСКОГО"
1894
Угас и он, как витязь благородный,
Не кинув бой неравный до конца,—
И эта смерть печалью безысходной
Наполнила все чуткие сердца.
Уж нет его среди друзей послушных,
Соратников под знаменем любви...
Не плачь о нем! Ты, вместо слез ненужных,
Себя его идеей вдохнови.
Невежеством беспомощно сраженный,
Ты не сходи с тернистого пути,—
Иди за ним! И факел, им зажженный,
Раздуй сильней и всюду им свети.
Пусть умер он для новых вдохновений,
Для новых дум, печалей и труда,
Ведь не умрет его великий гений
В его родном народе никогда.
"ОТЧЕГО?"
19.01.1899
Отчего ты, с другими щебеча так бойко,
Избегаешь со мной поддержать разговор
И молчишь так геройски упорно, так стойко,
И лишь изредка буркнешь какой-нибудь вздор?..
Отчего уловить не могу того взгляда,
Что так манит других в твоих чудных глазах;
И всегда в них глядит на меня иль досада,
Иль тоска, или плохо скрываемый страх?
Не предчувствье ли то, что придется нам снова
И надолго расстаться, не выждавши вновь
Все того ж небольшого, короткого слова,
Что так долго я жду от тебя за любовь?..
" ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО БЕЗ АДРЕСА"
Нас было не мало, встречая тебя,
Тебе говоривших три слова,
И сердцу, которым осмеян и я,
Значенье их было не ново...
А где я не первый, сомнения нет,—
Последним не буду я также.
Зато ты за этот циничный ответ
Мне стала противней и гаже!,.
"ОДИН, ОПЯТЬ ОДИН БЕЗ ПРИЗРАКА РОДНОГО"
1891
Один, опять один без призрака родного,
Как бы отторгнутый от мира, от людей,—
Нет искры тлеющей участия былого,
Нет сплоченных рядов мне преданных друзей...
Опять темно вокруг, до боли беспросветно,
Пустынно, холодно... утерян снова путь...
А как хотелось жить и верить беззаветно,
Любовью к ближнему переполняя грудь!
А как хотел раскрыть горячие объятья
И в них вселенную, как друга, заключить,
Простить врагам своим, в ответ на их проклятья
Страдать за них, любя, страдая, их любить!!.
" ОДА"
Твой идеал —
Блестящий бал,
Твои таланты —
Цветы и банты.
Твой лучший труд —
Злословье, суд,
Кокетство, сплетни,
Зевота лени.
Взялась мечтать —
Рядиться б, жрать,
Слеза скатилась, —
Знать, зависть впилась...
Смеешься звонко —
Трещотка, — только!
А речь начнешь —
Все лжешь и лжешь.
Твой верный клад —
Вертлявый зад,
Лети на волю,—
Верти им вволю!
"О. В. Р."
1885
Твое ли сердце диктовало
Тебе все это? Нет, оно,—
Клянусь тебе,— оно не знало
Иль больно кровью истекало,
Когда блуждало так перо...
Тебя я лживою такою
Не знаю,— и не смей писать
Мне блажь чужую той рукою.
Что на свиданиях с тобою
"НОЧЛЕГ"
1901
Румяный луч заката
На Эльбрусе погас...
Пригнал к пещере стадо
Пастух в урочный час...
Собрались понемногу
Товарищи его...
Не видно — слава богу! —
Потерь ни у кого...
Коров уж подоили,
Загнали в баз телят...
В пещере разместили
Овец и их ягнят.
Какой шалун козленок! —
Залез под самый свод;
Малюсенький ягненок
Надулся,— все ж сосет.
Огонь уж раздувает
Проворный мальчуган...
Очаг дымит, пылает,
Поставлен и таган...
Вот все к огню подсели...
Котел уже кипел...
Пока смеялись, пели,
И ужин подоспел.
Чурек сухой, ячменный,
Похлебка с молоком,—
Вот ужин неизменный,
Приправленный трудом...
И сыты, слава богу!
Пошли к своим местам
И смолкли понемногу...
Покойной ночи вам!
"НОВЫЙ ГОД"
1888
Опять удалился от нас старичишка,
Чтоб кануть в минувших веках,
И снова пред нами веселый мальчишка
С загадочным блеском в очах.
Танцует, хохочет, срывает лобзанья
С красавиц, играет, поет,
В шутливых увертках на наше гаданье
Без смысла ответы дает...
И тешимся этой бесцельной забавой,
Как дети, мы с ним заодно,—
Ни слова без смеха, улыбки лукавой! —
Не действует даже вино.
Гость юный пьет бойко, и все же не скажет,
Что миру несет он с собой,—
Насилье и зло ли достойно накажет
Иль вызовет правду на бой?
Безумных ли пиршеств он будет кумиром,
Купаясь в слезах и крови?
Поднимет ли знамя свободы над миром
Во имя Христовой любви?
Ответы туманны,— так прочь же сомненья!
Поднять нам бокалы пора
За наши идеи, за наши стремленья
Под знаменем братства,— ура!
"НОВОСЕЛЬЕ"
Вот на новую квартиру
Перебрались мы опять...
Ночь... настраиваю лиру...
Раз... два... три... четыре... пять...
Шесть... семь... восемь... девять... десять...
Как, одиннадцать теперь?..
Тьфу! — двенадцать!., струны бесят,—
Твердый знак рифмуют с ерь...
Ноги, руки коченеют...
В печке сушатся дрова,—
К утру, говорят, поспеют
Просушиться... Черта с два!
За стеной храпит задорно
Наш танцор и акробат,—
Был в шашлычной он, бесспорно,
И ему сам черт — не брат...
Дальше там, у ног супруги
Наш хозяин — педагог,
Обессилел от натуги
И уснул,— подай им Бог!
Он работает не мало,
Похудел, бедняжка, он,
Дышит и во сне устало...
А супруга видит сон,—
Знать, она давно заснула:
Бестелесный мальчуган
Из волшебного аула,
Сашка, Федька иль Иван
Всюду дивно поспевает,—
Моет, чистит и метет,
«Барин» мужа называет,
Ее «барыней» зовет...
А нахлебники! — о Боже! —
Счесть не может их она,—
Не едят, не пьют, но все же
Деньги платят ей сполна.
Каждый сыт, румян и молод,
Все застенчивы, как Тиц,
Нет ни жалобы на холод.
Ни двусмысленности лиц.
В зиму дров едва выходит
Полсажени; мясо, рис —
За бесценок все находит
На базаре «Василис».
Любо все хозяйке нашей...
Вот идут сестрицы, мать,
Братцы во главе с папашей,—
Надо встретить, принимать...
Что за чудная закуска!
И ликеры есть у ней...
Вдруг проснулась,— фи! подушка
Вся промокла от слюней...
"НЕТ, ТЕБЯ УЖ НИКТО НЕ ЗАМЕНИТ"
Нет, тебя уж никто не заменит,
Дорогая, родимая мать!
Ни во что уже сын твой не верит,—
Истомился, устал он страдать...
Будь бы ты,— как его б ты любила!
Его душу понять бы могла
И, как коршун, его б сторожила
От насилья, коварства и зла.
Ты простила б ему заблужденья,
Приласкала б его на груди,
Объяснила бы жизни значенье
И служила б опорой в пути.
"НЕДОПЕТЫЕ КУПЛЕТЫ"
1893
За маской волочился
На бале мой знакомый
И горько поплатился
За разговор нескромный.
— Ну, что,— спросил я,— больно?
«Такого маскарада,—
Признался он невольно,—
Не надо, не надо!..
Чиновничек, бывало,
Без взятки жить не мог,
И мало попадало
За это их в острог!..
Теперь возьмите — баста!
Со службы вас долой...
И мы для службы часто
Расходимся с женой.
Ах, испанским,
Да испанским
Здесь министром
Трудно быть!
Гипнотизер отличный
Лечил больных на веру,
Да случай единичный
Испортил всю карьеру.
А сколько было шансов
Прославиться... досада!
Теперь, увы, сеансов
Не надо, не надо!..
Здесь филантропов много,—
Я первый из таких,—
Но, рассуждая строго,
Какая польза в них?
Сбирая подаянье,
Крестьяне к нам идут
И здесь, без покаянья,
От голодухи мрут...
Ах, испанским,
Да испанским
Здесь министром
Трудно быть!
Чиновничек послушный
Приводит в умиленье
Статистикой бездушной
Директора правленья,
И что ж? Он стал за сметы,—
По службе и награда! —
Редактором газеты...
Не надо, не надо!
Мы Нрвый год встречаем
С плешивым «адыге»,
Но мало возбуждаем
Доверия к себе!
Танцует он на диво,
Но отдает, пыхтя,
В клуб за бутылку пива
Четыре лишь рубля.
Ах, испанским,
Да испанским
Здесь министром
Трудно быть!
Недавно пробирался
Впотьмах я по бульвару,
И кто-то постарался
Презентовать мне пару
«Фонариков зажженных».
Что ж, дума очень рада,
Что улиц освещенных
Не надо, не надо!..
Мы держим караулы,
Объезды и обход,
Ломаем часто скулы,
Чтоб обуздать народ;
Печемся, что есть мочи,
О гражданах,— и все ж,
Лишь только час полночи,
Убийство и грабеж!
Ах, испанским,
Да испанским
Здесь министром
Трудно быть!
Приветствую душевно
Я наших санитаров:
Обходят ежедневно
Все площади базаров;
Засыпаны трясины,
Но у мясного ряда
Кричат не без причины:
«Не надо, не надо!»
На рынке по абазу
Берем за всякий воз;
Чтоб отвратить заразу,
Мы там же жжем навоз.
Пусть граждане чихают,—
Нам это наплевать,—
Зато они узнают,
Куда навоз сбывать!
Ах, испанским,
Да испанским...
Мой первый слог — канава,
А средний — нераденье,
Последний слог — управа,
Все вместе, без сомненья,
Причина всех истерик...
Выходит ведь шарада:
«Прудить навозом Терек
Не надо, не надо!..»
Накушавшись свинины,
Семейство заболело,—
Должно быть, от трихины...
Врачи взялись за дело
И порешили с жаром,
Что нет присутствья яда...
Таких врачей и даром
Не надо... не надо!
Опять вы написали
Комедию иль драму...
Кого же вы пробрали?—
Не застрелили даму?..
Вот вам признанье друга:
Вы гений для доклада,
Но вас как драматурга
Не надо, не надо!..
За шумным маскарадом
Великий пост подходит,
К печальным результатам
Он все дела приводит...
Мы не грешили сбором,
Чего ж бояться ада? —
Поститься нам, актерам,
Не надо... не надо!..
Кричат нам «бис» и «браво»...
Найдем ли мы куплет?—
Как быть?— не знаю, право...
Суфлер! подскажешь?—«Нет!»
Что ж, видите вы сами,—
Всему виною он...
До новой встречи с вами
Примите мой поклон.
Ах, испанским,
Да испанским
Здесь министром
Трудно быть!
"НЕ УПРЕКАЙ!"
1894
Не упрекай!— судьбу винить не надо,—
Ведь корабли все сожжены теперь,
И больше нет к минувшему возврата.
Не упрекай!— все к лучшему, поверь.
Ошибка ль, нет?— теперь умом холодным
Союз сердец безбожно разрушать,
Созвучью их, порывам благородным
Мы не должны, не вправе мы мешать...
Нам труд знаком, знакомы мы с нуждою,—
О чем жалеть? пред нами новый путь,—
Дай руку мне, и с этою слезою
Все прошлое навеки позабудь!
Тогда и луг, усеянный цветами,
Лазурь небес и реющая даль
Заговорят приветливее с нами
И заглушат сомненья и печаль...
Смотри, как ключ из камня выбегает
И нежится с полуденным лучом,
Как роза им кокетливо кивает
И шепчется с беспечным мотыльком.
Как все полно здесь неги, аромата
И как нас здесь к блаженству все зовет!
Не упрекай!— не надо нам возврата,—
Все к лучшему, все к лучшему,— вперед!..
"НУ УПРЕКАЙ МЕНЯ,ЧТО Я ЗАБРОСИЛ ЛИРУ"
1893
Не упрекай меня, что я забросил лиру,
Что разорвал я цепь былых волшебных грез,
Что отказался я бесчувственному миру
Любовно поверять мечты и тайну слез.
Не упрекай меня!— Свободные напевы
Не гармонируют с бряцанием цепей,
А трели соловья и шепот юной девы —
Отравленный бокал на гульбище страстей...
Могу ли я смущать божественным ученьем!
«Любите ближнего, как самого себя» —
Людей, готовящих с таким ожесточеньем
Кровавую зарю для радостного дня?
Ночь близится к концу... Ристалище раздора,
Безумной храбрости, насилья, грабежа
Уже становится ареною позора,
Разврата, пошлости, бесчестья, кутежа...
Минуты сочтены, повсюду бьют тревогу...
Уж брезжит луч зари, играя на штыках...
Лишь грянут выстрелы, и «Слава в вышних богу
Победно прогремит на светлых облаках.
И обновленный мир отдастся вечно миру,
С презреньем бросив нож, запекшийся в крови
Не упрекай меня!— И я настрою лиру
Тогда для равенства, свободы и любви...
"НЕ ТУМАНИТСЯ ВЗОР ТВОЙ СЛЕЗАМИ"
Не туманится взор твой слезами,
Беззаботно вздымается грудь,
И, усеянный пышно цветами,
Пред тобой расстилается путь...
Мысль тяжелая тучей ненастья
Между черных бровей не лежит,
И, как радуга, светлое счастье
Вкруг чела молодого горит...
Не сжимается сердце в тревоге,
Не таится в нем горе, печаль...
Все тебе улыбалось в дороге,
Улыбается ясная даль.
Торопись, не теряя мгновенья,—
Продолжай этот радостный путь,
И, чтоб в душу не вкралось сомненье,
Мою песнь поскорее забудь!..
"НАДПИСЬ НА КАРТОЧКЕ"
Когда в этом мире борьбы и наживы
Остынут желанья, поблекнут мечты,
Сгорят упованья, замолкнут порывы,
То вспомнишь, быть может, минувшее ты.
Альбом позабытый раскроешь от скуки,
Глазами усталыми станешь искать
Любимые образы, стройные звуки
Аккордов заветных... Меж ними,— как знать,—
Фантазии нет невозможного в мире,—
И песнь эту встретишь, быть может, дитя,—
Решишь ли, кого воспевал он на лире,
Упорно любовью терзая себя?
" НАДГРОБНАЯ НАДПИСЬ"
Едва лучезарное солнце познанья
Его озарило чело
И чистые грезы', святые желанья
В душе его юной зажгло,
Едва ему щедро весна посулила
Свободу, любовь и цветы,—
Как жизнь оборвалась... Немая могила,
Храни его сны и мечты!
"НАД НАМИ ПЛЫЛ МЕСЯЦ И ЗВЕЗДЫ МЕРЦАЛИ"
1893
Над нами плыл месяц и звезды мерцали,
Заснуло село за рекой...
Прибрежные ивы чуть-чуть трепетали,
Волна чуть шепталась с волной...
И я колебался... Но взор твой глубокий
Сомненья мои разогнал,—
«В борьбе,— говорил он,— с судьбою жестокой
Ты счастья и жизни не знал.
Куда-то по ветру ты несся без цели,
Как сорванный вихрем листок,
Не слышал ты в мае волшебные трели
Пред тем, как алеет восток.
Не видел, как розы, сплетаясь задорно
В венки, украшают чело.
Не знаешь, что в мире любви все покорно,
Что с нею тепло и светло!»
И так он был полон любви и участья,
И так он все мог разрешить,
Что больно, мучительно хочется счастья,
Мучительно хочется жить...
"НА «BIS»"
Чего хотите вы? Ужели развлеченья?
Ужель пустой тоски и праздности года
Хотите искупить минутой увлеченья?
Тогда и выходить не стоило труда.
Чего ж хотите вы? О, если б между вами
Нашелся хоть один, свободный от затей
Житейской мудрости, не скованный цепями
Блестящей мишуры и грязных мелочей!..
О, если б билося, нетронутое ядом
Вседневной пошлости, здесь сердце хоть одно,—
Оно сказало бы, кого ищу я взглядом,
Чего хочу от вас? — узнало бы оно...
Хочу, чтоб не были вы в жизни торгашами
Душой и совестью, свободой и умом;
Чтоб друг на друга вы смотрели не врагами,
А каждый бы искал сочувствия в другом.
Хочу, чтоб заповедь вы помнили Христову:
«Любите ближнего, как самого себя».
Ищу готового пойти с ним на Голгофу
Для блага родины, страдая и любя...
"НА СМЕРТЬ М. З. КИПИАНИ"
1891
Умер!— И это холодное слово
Так глубоко огорчает подчас,—
Умер, и, как обездоленный, снова
Плачешь и стонешь, родимый Кавказ.
Плачь! Потерял ты достойного сына,—
Все, что ты нашей семье завещал,—
В образе скромном простого грузина
Все незабвенный наш брат совмещал.
Много ль их было, способных народу
Так же всецело отдаться, любя,
Так же бороться за нашу свободу,
Светоч познания в сакли внося?
Нет, их немного,— и эту потерю
Наши потомки припомнят не раз.
Плачь!— я в грядущее наше поверю,
Слушая плач твой, родимый Кавказ!
"НА СМЕРТЬ ГОРЯНКИ"
1889
Не рыдайте безумно над ней —
Она цели достигла своей,—
Тяжесть жизни, нужда и невзгоды
С колыбели знакомы уж ей...
Хорошо умереть в ее годы...
Ничего, что она молода,—
Кроме рабства, борьбы и труда,
Ни минуты отрадной свободы
Ей бы жизнь не дала никогда...
Хорошо умереть в ее годы.
Приютят ее лучше людей
Под холодною сенью своей
Тесный гроб и могильные своды...
Не рыдайте безумно над ней! —
Хорошо умереть в ее годы.
"НА СВЕЖЕЙ МОГИЛЕ"
Он умер... что делать?.. Охотно желаем
Мы вечную память ему...
О нем ли нам плакать? — Ведь мы не теряем
Ни брата, Ни сына,— к чему?!
Напротив, при жизни его избегали,—
Бывало, все мимо снуем,
Когда в непогОду больного встречали
Дрожащим в пальтишке своем...
Какое нам дело, что он сиротою —
Ребенком был кинут судьбе?..
Ведь, в лепете детском грозил он собою
Бездушной, холодной толпе...
Был честен... За братство он ратовал смело,
Всю жизнь пробивался трудом...
Был молод... Ну, что же,— какое нам дело?
Мы плакать не станем о нем!
Мы плачем о брате, всю жизнь промотавшем
В постыдной игре и пирах,
Мы плачем о сыне, с рожденья страдавшем
Глубоким застоем в мозгах...
О матери доброй, торгующей мило
И темплом, и честью детей,
Почтенном папаше, идущем уныло
На суд под бряцанье цепей...
А здесь! о каком-то поэте безродном,
Страдавшем за правду и свет,
С любовью нам певшем о братстве свободном,—
Мы плакать не станем... о, нет!..
"НА НОВЫЙ 1892 ГОД"
Полночи этой дождались мы снова,—
Строго порядок обычный храня,
Право сказать новогоднее слово
Мы предоставим... кому же, друзья?
Мне ли? — напрасно! — цветов поздравленья
Я не свяжу вам в душистый букет,—
В эту минуту всеобщего бденья
Нужен бы гений, а здесь его нет...
Только его потрясающей лиры
Стройно могучий, свободный аккорд
Бросил бы факел горящей сатиры
В Лету, где канул несчастнейший год.
Вызвал бы слезы, родил бы участье
К новорожденному... Хилый, больной,—
Вот он, дитя нищеты и несчастья,
Нам поднесенный в насмешку судьбой...
Вы присмотритесь, как он коченеет,
Как безнадежно блуждают глаза,
Локон кудрявый блестит, индевеет,
Вон на реснице застыла слеза-
Впалую грудь леденит уже холод,
Замерло сердце, дыханье слабей...
Нет ни кровинки, мучительный голод
Бледные щеки вдавил до костей...
Братья! — поймем ли за полною чашей
Этот бессвязный, надорванный стон?
И в этой встрече торжественной нашей
Вправду ли встретит сочувствие он?
Полно! Я верю в разумную волю,
Доброе сердце, святую любовь,—
Мы облегчим его горькую долю,
К жизни цветущей вернем его вновь.
Все мы в отдельности слабы и малы,—
Дружно возьмемся,— качнется гора,—
В этой надежде и вере бокалы
Выпьем за братский союз наш. Ура!
"МУЗЕ"
1893
Муза!.. Забудем мы эти аккорды,
Где каждый звук лишь кичится красой,
Как надушенный, напыщенно-гордый
Франт пред оборванной грязной толпой.
Полно! На что нам такие напевы,
Где хор волшебных несбыточных грез
Сладко щекочет мечтательность девы,
Чуждой борьбы и беспомощных слез?..
Лучше пропой ты мне песню такую,
Чтобы она прозвучала в сердцах
И разбудила бы совесть людскую
В их повседневных житейских делах...
Лучше скажи мне могучее слово,
Чем бы весь мир я сумел убедить,
Что в этом мире нет счастья другого,
Как бесконечно прощать и любить.
"МНОГОТОЧИЯ"
Высокий барский дом... подъезд с гербом старинным...
Узорчатый балкон... стеклянный мезонин...
Закрытый экипаж... ямщик с пером павлиным
И с медного трубой кондуктор-осетин...
Швейцар с подушками... лакей с дорожной кладью...
Уложена постель... увязан чемодан...
Шкатулка с письмами... с заветною тетрадью...
Вуаль пунцовая и стройный гибкий стан...
Толпа друзей, родных... улыбки... пожеланья...
Формальный поцелуй... платок для мелких слез...
Последнее «прощай», воздушные лобзанья...
Протяжный звук трубы... неровный шум колес...
Густая пыль столбом... и понеслась карета...
Завод... чугунный мост... базар... застава... степь...
Безумная!.. Постой!.. Не покидай поэта!..
Не разрывай надежд и грез заветных цепь...
Не разрозняй аккорд могучий песнопенья,
Не разрушай алтарь и жертвенник святой
Чистилища души и храма вдохновенья,—
Вернись, несчастная!.. Безумная, постой!..
"МНЕ НРАВИТСЯ,МОЙ ДРУГ, ЧТО ТЫ ГЛЯДИШЬ ПЫТЛИВО"
1893
Мне нравится, мой друг, что ты глядишь пытливо
И тщетно разгадать стараешься меня,
Когда я говорю тебе полушутливо,
Что я устал любить, устал страдать, любя.
Мне нравится твой взор задумчиво-глубокий,
Сомнения твои и непритворный страх,
Когда я говорю, что люди все жестоки,
Что нет небесного созвучья в их сердцах.
Не верь моим речам, исполненным проклятья,
Насмешки злой и лжи,— я им не верю сам,—
Напротив, верь, что мы, как любящие братья,
Воздвигнем на земле один всеобщий храм.
Храм жизни трудовой, насильно недоступный,
Сознательной борьбы, без пыток и крови,
Храм чистой совести и правды неподкупной,
Храм просвещения, свободы и любви.
"МУЧТЫ"
20.01.1890
Увы! Поблекли силы,
Увяли навсегда,
И яму для могилы
Мне вырыла нужда...
Весной за темным бором
Заискрятся цветы,
И с помертвелым взором
Растянутся мечты.
Любил я их, лелеял.
Хранил в душе, как клад...
Ни разу не повеял
На них людской разврат...
Растил их для свободы,
Стращая мишурой;
Для них сносил невзгоды,
Для них я шел на бой.
Теперь приют укромный
Кто даст им на земле?..
Уж смерть рукой бескровной
Стучится в дверь ко мне.
Сказать ли им: «Простите! —
С землей сольюсь я сам,
А вы, друзья, летите
К свободным небесам»...
"КОГДА, КАК РЕБЕНОК, Я РЕЗВО ИГРАЮ"
Когда, как ребенок, я резво играю,
Смеюсь беззаботно, пою,—
Поверь, я не весел, я только скрываю
Тяжелую думу мою.
Когда в разговоре я бойко и смело
Даю на вопросы ответ,—
Красивою фразой я только умело
Маскирую грустный секрет...
Не верь озлобленью, слезам и упрекам,
Ни ласке, ни слову «люблю»,—
Заветное чувство я даже намеком
Ничтожным, верь, не оскорблю.
Но если украдкой, безмолвно, малютка,
Смотрю на тебя, как теперь,
То я... Нет, неправда! — И это лишь шутка,—
Ты лучше ни в чем мне не верь!..
" КОГДА ТЕБЯ, МОЙ ДРУГ"
1893
Когда тебя, мой друг,
Порой гнетет недуг
И не находишь облегченья,
Ты вспомни о Христе,—
Страданья на кресте
Ослабят вмиг твои мученья.
Когда же радость грез
Отравит горечь слез,
Когда тебя постигнет горе,
Ты вспомни лишь народ,—
Среди его невзгод
Твои страданья — капля в море.
"КОГДА НА ТОПОЛЕ СРЕБРИСТОМ"
1893
Когда на тополе сребристом
Померкнет яркий изумруд,
Когда в саду твоем душистом
Цветы последние умрут...
Когда багровый луч заката
В свинцовых тучах догорит
И с гор полночная прохлада
Сорвет лобзание с ланит...
Когда прозрачной пеленою
Туман окутает поля
И в сонной роще, за рекою,
Замолкнут трели соловья,—
Тогда на грудь мою больную
Склони ты голову свою,
И всю любовь мою былую
Тебе я в песне изолью.
"КАРТИНКА"
1895
Ночь... В переднем углу, пред иконой святой,
Замирая, лампада мерцает,
А под нею — измятая алчной нуждой
Жизнь без ласки и слез умирает...
Щеки впалые ярким румянцем горят
И пылают в жару лихорадки,
А глаза неподвижно и тускло глядят
На промерзлые в окнах заплатки...
Кашель гложет, терзает мучительно грудь,
Нить последнюю в ней обрывая...
А лампада то гаснет, то вспыхнет чуть-чуть,
Лик в терновом венце озаряя...
Вот погасла совсем... И в избушке сырой
Воцаряется тишь гробовая...
Только ветер в окно постучится порой
Иль застонет, в трубе завывая...
"ИССЯКЛА МЫСЛЬ, ТУСКНЕЮТ ОЧИ"
1891
Иссякла мысль, тускнеют очи,
Остыла кровь, изныла грудь...
Душа мрачней осенней ночи...
Замолкла песнь... утерян путь...
Былого нет... В игре ничтожной,
Без назначенья и следа,
Как сон болезненно-тревожный,
Промчались лучшие года...
В грядущем все — не надо счастья,—
Я не привык, я не хочу!
Один лишь звук, лишь миг участья,—
За них я жизнью заплачу...
"ЗАГАДКИ"
I
Не слабей никогда! На тебя, милый мой,
Уповали не раз поколенья,—
Где бессильны умы, там тупой головой
Ты решаешь закон провиденья.
II
Пусть пылает, горит бесконечным огнем
Обольстительный, узкий твой кратер,
Пусть, краснея, как рак, испекается в нем
Настроений моих регулятор!
"ЗА ЗАСТАВОЙ"
1888
В бурю легче дышать сокрушенной груди
И сном крепче смыкаются очи...
Бушевала метель, замела все пути,
Завывала, мела дни и ночи.
За заставой, в убогой турлучной избе,
Утопавшей под снегом до крыши,
Бедный труженик жил в эту пору себе
У крестьянина старого Триши.
После долгих лишений, борьбы и труда
Потерял он последние силы.
И не выдержал, и решил он тогда
Все отдать за безвестность могилы...
Фарисеи, невинность людскую храня,
Оклеймили его приговором:
«Душегубу на кладбище с нами нельзя»,—
И зарыли его за забором...
Спи, злосчастный!.. Теперь не нарушат твой сон
Никакие земные страданья,
Ни людской произвол, ни беспомощный стон
Нищеты, ни тюрьма, ни изгнанье.
Не встревожат тебя и паденье друзей,
И проклятья врагов озлобленных,
Позабыли давно и о лире твоей,
И о песнях- твоих вдохновенных.
Все, кто кинул тебя малодушно в борьбе
И прельстился продажною славой...
Сил не стало!— Ну, что ж?— Так угодно судьбе,—
Истлевай за далекой заставой!
"ЕСЛИ ВСТРЕЧА С ТОБОЙ, ДОРОГОЕ ДИТЯ"
1893
Если встреча с тобой, дорогое дитя,
Только шутка иль злая интрига,
То не делай певца, умоляю тебя,
Ты рабом непосильного ига.
Не хочу я страдать, не хочу!—видит бог,—
Мне неведомо счастье земное,
И в неравной борьбе до того изнемог,
Что теперь я ищу лишь покоя...
Я боюсь пробужденья несбыточных грез
И надежд прихотливых мерцанья,
Я боюсь затаенных, беспомощных слез,
Безысходной тоски и страданья...
И коль ласки твои шаловливо, шутя,
Мне готовят печальную повесть,—
О, тогда пощади, дорогое дитя,—
Не тревожь мою чистую совесть!
" ЕСЛИ ВЕТЕР ЗАСТОНЕТ В ТРУБЕ"
Если ветер застонет в трубе,
Грустно завывая,
И в окно постучится к тебе
Капля дождевая;
Если сердце сожмется тоской
Больно, безотрадно,
И нарушит твой мирный покой
Горе беспощадно,—
То и песня чуть-чуть до тебя
Донесется эта,
И поймешь, дорогое дитя,
Ты любовь поэта!..
"Е. Е. Н."
1892
Писать... Но вам какое дело
До наших мук, до наших слез? —
Вы унеслись далеко, смело
В волшебном хороводе грез...
Вас утром пробуждает море,
Восток вам навевает сны,—
Вам там легко, вы там без горя
В стране цветов, в стране весны!..
А здесь... Расстались мы,— давно ли?
А между тем, не видя вас,
У хумаринцев всех до боли
Сердца сжималися не раз...
Игры уж нет,— крокет заброшен;
Художник и поэт Ислам
Стал нелюдим, тяжел и тошен,—
Совсем уж не товарищ нам.
А. П. сготовила микстуру,—
Хотела дикарю помочь,
Но он разлил лекарство сдуру
И убежал куда-то прочь.
Каспар... Такого стал педанта
Изображать он из себя,
Что между грешниками Данта
Такого не припомню я.
Кричит, ругается безбожно,
Швыряет факелы из глаз,—
При нем смеяться невозможно,—
Тотчас же приколотит вас.
А Саня... Я скажу картинно:
В ней прежней резвости уж нет,—
Глядит прищурясь, ходит чинно,
Как гувернантка в сорок лет.
Но Мила... боже, что за Мила! —
Пешком — суворовский солдат,
Верхом — отчаянный Аттила,—
Всех победит, всем ставит мат...
И Коля до сих пор не может
Без «скрипки» вспоминать о вас,—
Вот разве зеркало поможет,
А то ведь не уймешь за час.
Ну, словом, все скучает страшно
По вас и ноет так, как Кот.
Один Ага шагает важно,
Как прежде, у своих ворот.
На что «Баку»,— и тот худеет,—
Не ест, не пьет по целым дням;
И зелень чахнет и желтеет,
И ветер стонет по полям...
И небо хмурится порою,
И ночь длиннее стала дня...
По вас, увы!— теперь не скрою,—
Порой скучаю даже я...
"ДРУЗЬЯМ"
1893
Разбитое сердце не знает тревоги;
На все безучастно глядя,
Безмолвно, как камень, стою у дороги,—
Идите все мимо, друзья!
Я вам не товарищ,— былого привета
Союз ваш во мне не найдет,
В безжизненной глыбе не встретит ответа
Могучее слово «вперед».
От светлой надежды на царство свободы,
Любви и добра ни следа
Во мне не оставили долгие годы
Тяжелой борьбы и труда...
Поблекли желанья, душа онемела,
Остыла изнывшая грудь,—
Нет, я уж не годен для общего дела,
Идите! — Счастливый вам путь!..
"ДРУГУ"
1901
Невозможно творить, если нет у тебя
Силы творческой, нет дарованья,
И страдать за других невозможно, любя,
Если ты не изведал страданья...
Но любви и талантов не требую, друг,—
Век героев прошел безвозвратно;
Лишь народу из всех его многих услуг
Возврати хоть одну ты обратно.
Ну, хоть чем-нибудь дай ему повод признать,
Что врагом ты не будешь народным
И что новых петель не захочешь вязать,
Чтоб ему помешать стать свободным...
"ДЖУК-ТУР"
1893
Бестрепетно, гордо стоит на утесе
Джук-тур круторогий в застывших снегах
И, весь индевея в трескучем морозе,
Как жемчуг, горит он в багровых лучах.
Над ним лишь короной алмазной сверкает
В прозрачной лазури незыблемый Шат;
У ног его в дымке Кавказ утопает,
Чернеют утесы и реки шуршат...
И луг зеленеет, и серна младая
Задумчиво смотрит в туманную даль...
И смутно, на эту картину взирая,
Познал я впервые любовь и печаль...
1 Дикий баран. (Примеч. авт.)
"ДЕТЯМ В. И. С."
1897
Стук-стук!
— Кто там?
— Отворите!
— Кто ты?
— Свой! Ну, вот, смотрите, —
Я пришел Христа пославить,
Всех вас с праздником поздравить:
Васю, Дуню, Нину, Лизу,
Гимназистов Сашу, Мишу,
Галю, строгую артистку,
И Катюшу — гимназистку...
Коли праздник, — веселитесь,
А коль дело, — не ленитесь!
Будьте ласковы, сердечны,
И тогда — друзья мы вечно...
А теперь за поздравленье
Дайте к чаю мне варенье!
Вышло коротко и просто,—
До свиданья! Друг ваш Коста.
"ДА, Я УЖ СТАР..."
1886
Да, я уж стар... Ты смотришь боязливо
На впалые глаза, на борозды морщин...
Мой стан рисуется в отрепьях некрасиво,
Немало в волосах растрепанных седин.
Могила для меня — небес желанный дар...
Да, я уж стар...
Но ты пойми,— я в пору малолетства
Жестоко был лишен капризною судьбой
Священной радости ликующего детства:
Играть под звуки песни матери родной...
Но что судьбы слепой безжалостный удар!
Да, я уж стар...
Но знай, как я, безумно расточая
Цвет юности в пыли научных мелочей,
Провел ее, как сон, людей и жизнь не зная,
Не встретив никогда сочувственных очей,
Не ведая любви волшебных грез и чар...
Да, я уж стар...
Но ты пойми, как целый век напрасно
Вокруг себя друзей и братьев я искал,
Как в одиночестве изныла грудь безгласно,
Как, жизни не вкусив, я жить уж перестал;
И смерти лишь прошу теперь у неба в дар...
Да, я уж стар...
Да, я уж стар!.. Ты смотришь боязливо
На впалые глаза, на борозды морщин...
Мой стан рисуется в лохмотьях некрасиво,
Немало в волосах растрепанных седин...
Могила для меня — бесспорно лучший дар!
Да, я уж стар...
"ДА, Я ЛЮБЛЮ ЕЕ..."
Да, я люблю ее... но не позорной страстью,
Как объяснять себе привыкли вы любовь,—
Я не влеку ее к обманчивому счастью,
Волнуя сладостным напевом ее кровь.
Нет, я люблю ее, как символ воплощенья
Доступных на земле возвышенных начал
Добра и истины, любви и всепрощенья,
Люблю ее, как жизнь, люблю, как идеал,
Как трон свободных дум без гордости надменной,
Как свет познания, как мавзолей искусств,
Как храм поэзии, мечтою окрыленной,
И как чистилище ума, души и чувств.
Да, я люблю ее по долгу, по призванью,
Награды за любовь не требуя себе;
Как раб, приветствуя ее посильной данью,
Я награжден вполне, признателен судьбе.
Я счастлив, что люблю... Любви одной покорный,
Под знаменем ее пойду на смертный бой,
Пойду на суд толпы холодной, дикой, вздорной,
С спокойной совестью, с ликующей душой...
И если я порой мучительно страдаю,
И если я не сплю из-за нее ночей,
То разве я тогда ребячески желаю
И слез, и ласк ее задумчивых очей?
Нет, — я боюсь... Боюсь, что, в жизнь едва вступая,
Она доверчиво отдастся ей во всем,
И к ней прокрадется незримо ложь людская,
Которой осквернить святыню нипочем.
Вот, вот чего боюсь, что грудь мою терзает:
Она доверчива, наивна, молода,
А жизнь заманчиво зовет и соблазняет...
Боюсь, что разлюбить могу ее тогда.
"ДА, ВСТРЕТИЛИСЬ НАПРАСНО МЫ С ТОБОЮ"
Да, встретились напрасно мы с тобою,—
Не по пути нам, милое дитя,
Не будем жить мы радостью одною,
Твоею стать не может скорбь моя...
Весне нужны чарующие трели,
Тепло и свет, широкий небосвод,
Цветы и сны, нужна ей жизнь без цели,
Без мрачных дум, печали и забот...
У осени другое назначенье,—
Ей дай шипы, а не гирлянды роз,
Борьбу и труд, отвагу и терпенье,—
В ней каждый шаг — мучительный вопрос...
Не сблизиться им радостью одною,
И не сплотит их общая печаль...
Да!— встретились напрасно мы с тобою,—
Не по пути, не по пути нам,— жаль!..
" ВСТРЕЧА НОВОГО ГОДА"
Бокалы налиты, и снова,
За стрелкой минутной следя,
Мы ждем новогоднего слова...
Хотя, согласитесь, друзья,
Что было бы, если бы все пожелания людей
сбылись в эту минуту до единого?..
Ура!..
"ВОТ КОГДА ПЕРЕСТАНУ ДЫШАТЬ"
1893
Вот когда перестану дышать
И безжизненно буду лежать
В торопливо сколоченном гробе,
И когда ты придешь за толпой
Навестить прах безжизненный мой,—
Смейся вволю, потворствуя злобе!
Где тот взор, что надеждой пылал,
Что в минувшем с любовью блуждал
И впивался в грядущее жадно?
Где живые аккорды речей,
Что, так бурно сливаясь в ручей,
Не смолкая, гремели отрадно?
Где густой, заразительный смех
И сатиры, пугавшие всех?
Где восторги, мечты, увлеченья,
Непритворная смелость в бою
За народ, за свободу свою,
За равенство, любовь, просвещенье?
Все исчезло, как сон, без следа!
Смейся, друг мой, злорадствуй тогда,—
Все потерпит сырая могила...
Но пока я страдаю, люблю,—
Об одном я прошу и молю:
Не глумись ты над тем, что мне мило.
"ВОСПОМИНАНИЕ"
1889
Давно это было... Под мирною сенью
Забытого крова лежал я больной,
И старая няня, склонясь над постелью,
Всегда безотлучно сидела со мной...
Она то ласкала меня, то молилась,
То чутко дремала, когда я дремал...
Слеза по морщинам украдкой струилась,
Когда я метался в жару и стонал...
Я был любопытен,— она разрешала
Вопрос то с улыбкой, то с помощью слез,—
Ребенок! — могила меня занимала,
Как царство волшебных и сказочных грез.
Я стал поправляться... С цветущей весною
Настал и канун воскресенья Христа...
Счастливая няня сидела со мною
И все осенялась знаменьем креста.
И все говорила... И все из былого
Вела за рассказом все краше рассказ...
Я слушал, я с трепетом каждое слово
Ловил, не спуская с рассказчицы глаз.
«Дитя,— заключила старуха со вздохом,—
Ты слышал, ты знаешь, понятно тебе.
Кого не признали Спасителем-Богом,
Кого, как злодея, отдали толпе.
Но верь, воскресенье Его нам осталось
Великим залогом спасенья людей,—
Любовь торжествует, все злое распалось,
Попрал Он смерть смертью пречистой своей.
Кто верует твердо в распятого Бога,
Кто заповедь помнит святую Христа,
Того не пугает крутая дорога
К Голгофе и тяжесть большого креста.
Храни же, мой милый, храни непорочной
Любовь, что Господь нам так щедро дает...
Но... слышишь? — звонят уж, настал час полночный...
Молись, — час великий, дитя, настает...
Спадают оковы, и радость святая
Царит по вселенной,— молись же, молись!»
Я стал на колени... Проворно сбегая,
Из глаз моих слезы ручьем полились...
"ВОСПИТАННИКАМ СТАВРОПОЛЬСКОЙ ГИМНАЗИИ"
1889
В 50-лет<ний> юбилей гимназии
С праздником, дети! Ваш старый коллега
Шлет издалека вам братский привет.
Акту и всем вам желаю успеха,
Жаль лишь, что с вами сейчас меня нет.
Но и на это роптать я не смею,—
Стойкости этой учились мы все
У Бенедиктова,— верьте, умею
Чтить старика и теперь я везде...
Как мне хотелось взглянуть на вас снова,
В вашем кругу освежиться душой,—
Как осветили б страницы былого
Вы своей резвой, веселой толпой.
Кажется, нету прекраснее чувства,—
Бросив в прошедшее взгляд глубоко,
Видеть победы наук и искусства
И жизнь вперед прозревать далеко.
Долго в веках промелькнувших блуждали
Мы с Воскресенским,— спасибо ему!—
Все ли мы только разумно сознали
То, что так трудно дается уму?
Но есть за нами другая заслуга,—
Школа ее не отняла у нас,—
Все мы, как братья, любили друг друга,
Дети, как братьев, мы любим и вас.
Верьте коллеге,— ни долгие годы,
Ни с прихотливой судьбою вражда,
Труд непосильный, борьба и невзгоды
В нас не убавят любви никогда.
Этому чувству,— узнаете сами,—
Учит нас вера в Иисуса Христа.
Помните заповедь, следуйте с нами,
Чтоб не страшна была тяжесть креста.
С Христовой любовью вы гордо и смело
Вступите в жизнь, в этот омут страстей,
И за великое, честное дело
Не пожалеете жизни своей.
Так предстоит вам бороться не мало
С грубым насильем, коварством и злом...
Много героев в борьбе погибало,—
Но здесь не место о грустном былом.
Вас я прошу лишь, как друг неизменный,
Чтите гимназию нашу, как мать,—
Верьте, потом в суете повседневной
Будете часто ее вспоминать.
Чтите науки, любите искусства.
Без малодушья беритесь за труд,—
Дети! — тогда благородные чувства
В вас плодородную почву найдут.
"ВЛАДИКАВКАЗ"
1888
Когда б на струнах звонкой лиры
Умел искусно я играть,
Огнем пылающим сатиры
Сердца я стал бы прожигать.
Но так как муза не приходит
Ко мне на зов мой никогда
(Она, должно быть, не находит
Во мне талантов, господа),
То я смиренно отрекаюсь
На лире побренчать хоть раз,
К тому же, где теперь вращаюсь? —
Не мир поэта, не Парнас!
Не в том, друзья, однако, дело...
Я угодить хотел бы вам —
Писать... О чем?— не знаю сам.
Писать мне прозой надоело,
А потому пишу стихами.
Быть может, это и смешно,
Но не беда!— ведь между нами
Искать формальности грешно.
Итак, по воле провиденья,
Заброшен я в Владикавказ,
И вам свои я впечатленья,
Друзья, поведаю сейчас.
Окрестность — дивные картины!
А город — новый Петербург!
Его лишь портят осетины
Своим кварталом из лачуг.
<.....................>
В палатах каменных царят,
<.....................>
В обширных погребах хранят
Неистощимые запасы
С бурдючным запахом вина...
Не знаю, право, чья вина,
Но и съестные здесь припасы
Подчас воняют бурдюком...
Здесь два моста, но под мостом
Не бьется Терек здесь задорно,
Как барс в темнице, озлобясь,
Напротив, он несет покорно
Навоз, помои, сор и грязь...
Здесь дивно на чалме Казбека
Заката луч всегда горит,—
Хотя об этом говорить
Но стоит, право,— спокон века
О том поэты нам поют.
Писать, что здесь на площадях
И падаль, и навоз гниют,
Что лишь на сытых лошадях
Возможно рисковать по ним
Попасть во вторник на базар —
Этюд давно приелся — стар:
Все города болеют им.
Широких улиц здесь, мощенных
Не мало терским голышом,
Зато нет вовсе освещенных,
И граждане лишь только днем
По ним бестрепетно снуют,
А ночью не ходи — убьют.
Ведь дорог керосинный свет,
А денег, денег у них нет.
Убить, положим, могут вас
И на квартире. Говорят,
Что скоро весь Владикавказ
Сожгут, ограбят, разорят
Ингуш, чеченец, осетин
И персиянин; что их шайка
Идет на зверство, как один.
Ну, как с ней быть! Поди, поймай-ка!
Ночь не проходит без того,
Чтоб не убили «генеральшу»,
Чтоб мелко не скрошили в кашу
«Семейство бедного Моро»,—
Ну, словом, панику наводят.
А сколько у мещан уводят
Злодеи лошадей, коров!
Но не легко поймать воров.
Не думайте, что нет у нас
Полиции, ночных обходов.
О, в этом наш Владикавказ
От городов других народов,—
Хоть папуасов мы возьмем,—
Ушел далеко, и Маклай
Миклуха, доблестный во всем,
Отстал от нас, что твой Китай.
Нет, мы сильны в делах охраны!
Здесь полицейские, как враны,
Летят охотно на скандал.
Там, смотришь, пристав в шею дал
Чиновнику; там, как из душа,
С трубы пожарной обдают
Честной народ, толкают, бьют;
А там несчастного ингуша
Семь бравых молодцов ведут.
Вот на извозчике везут
Совсем непьяного пьянчугу:
Мол, выспится. Гляди, с испугу
Дрожит пред «властью» мужичок:
Не хочется идти в клоповник.
Но вот пред вами кабачок.
Смотрите: крюк, не крюк — полковник!
Стоит с стаканом пред столом,
Что твой начальник пред полком!..
А наша стража по ночам?
Куда вор трусит заглянуть,
Где нечего украсть плутам —
Она, смотрите, тут как тут!
И до разбойников ли ей!
Ведь нужно обойти духаны —
Искать незапертых дверей;
Узнать, не малы ли стаканы
В домах питейных; выпить водки,—
«Не с табаком ли продают?» —
И аккуратно ли дают
Кусочек тухленькой селедки?
А тут следи еще за вором!
Духаны заперты... глядишь —
Она храпит уж под забором...
И город спит... Покой и тишь.
Не спят лишь в клубах.— Загляни,
С каким азартом «господа»
Играют в карты, как они
Забыли службу и года
В своем приятном увлеченье!
А госпиталь!.. Не спит больной:
Он, как преступник в заточенье,
Кряхтит и стонет при одной
Ужасной мысли, что вот-вот
Настанет день и «Нижегрот»
В палате вихрем промелькнет,
Исчезнет с громом и в билет
Молниеносно занесет:
«Все то же» иль «симптомов нет».
А там, как кошечка, согнет
Пред «главным» спину и шепнет
(Шептаться любят доктора):
«Пора на выписку ему»
И вот по светлому челу
Играет складка: «Вам пора!»
Блажен, кто верует! А там...
А там похлебка с тараканом,
Микстура, ванная с угаром,
Сквозняк и вонь по всем «местам»...
А там... да что там! Ведь не вам,
Друзья, приходится лежать
В горячке злой,— так, значит, нам
Об этом нечего писать.
— Но где ж отрадные явленья? —
Ужели их совсем уж нет?
«Окружный суд и управленья!» —
Кричим мы радостно в ответ.
Наш суд стяжал не мало славы
И крючкотворством не страдал
С тех пор, как царь нам даровал
Свои судебные уставы.
Зайдемте в суд, там заседанья
Сегодня нет. «А впустят нас?»
— Какого б ни были вы званья,
Ступай хоть весь Владикавказ.
«Ну, хорошо, идем». Приходим.
В передней встретил нас швейцар,
И мы с приятностью находим,
Что он услужлив и не стар,
И словно только вас и ждет:
Пальто стремительно снимает
И обязательно ведет
Туда, где правда обитает...
Невольно думаешь с улыбкой:
Теперь не то, что было встарь,
И не запачкан грязью липкой
Наш современный секретарь...
Вот, наконец, вошли мы в храм
Фемиды, девы беспристрастной...
И тут встает навстречу нам
Закона раб, но очень властный.
И мы попались будто в плен.
«Что нужно вам?» — Позвольте справку:
Когда назначено NN
Пустое дело, за булавку?
«Гражданский иск?»— Нет, уголовный
Процесс — не помните его?
«Позвольте-с... вспомнил... до того...
NN преступник безусловный...
Ведь он спустил весь инвентарь
В одном именье — не булавку,
Как вы сказали. Секретарь!
Подайте точную мне справку,
В чем обвиняется NN?»
— Сейчас... В различных преступленьях:
Картины снял он с голых стен,
В предосудительном стремленье
Похитить их, но пойман был
И в целом городе прослыл
Первейшим пьяницей и вором.
Не раз, валяясь под забором,
Он отвращение внушал
Прохожим барышням и дамам
И многих часто искушал
Своим развратом полупьяным...
«Довольно! Слушать надоело».
— Итак, назначено когда
Животрепещущее дело?
«На той неделе, господа,
Во вторник». Жалко: день базарный
Пропустим, право... Но теперь
Adieu, премного благодарны.
И тут, раскланявшись, мы в дверь
Идем восторженно направо,
Не в силах чувства подавить...
Нет, если правду говорить:
Вот наша истинная слава—
Окружный суд.— «А мировой?»
Преобладает в нем порой
Господство личного воззренья,
И не имеет он значенья
И впредь не будет никогда
Иметь значение суда
Коллегиального.—«Так что же?
Коли он только справедлив...
Тем слава нам его дороже».
— Еще и как, помилуй боже!..
Но мне позвольте рассказать
Об управленьях... «Отчего же,
Вы обещали это нам...»
Тогда идем к межевикам!
Вот Межевое управленье.
Не бойтесь, шествуйте вперед!
«Позвольте... Кто-то к нам идет
Навстречу».— Странное волненье
Вдруг овладело всей душой.
— «Вам что угодно?»— Небольшой
Хотели б справки мы добиться:
Нельзя ли будет потрудиться?
Любезны будьте, государь! —
«Распорядитесь, секретарь!» —
«Сию минуту-с. Дело ваше?» —
«Тут планы есть... Я от папаши
В наследство землю получил
И в местном банке заложил...
Теперь мне нужны документы...
Утверждены они иль нет?»
И в две минуты ассистенты
Несут уж вежливый ответ:
«Для вас давно здесь все готово,
Мы только ждали вас...» Каков!
О награждении ни слова...
Нет, современный не таков
Во всех судах и учрежденьях
Служебный этот персонал,
И с вами даже генерал
Проводит время в рассужденьях.
Везде не то, что было прежде.
Хоть в Областное заглянем —
Здесь тоже в розовой надежде
Мы не обманемся.— Идем.
В приемной публики не мало;
Все, правда, маленький народ.
Узреть священное зерцало
Тут с нетерпеньем каждый ждет.
И впрямь, чреды не нарушая,
Зовут их всех по одному
Туда, в присутствие... Внимая
Лишь беспристрастному уму
И чистой совести, решают
Дела просителей и всем
Добра лишь искренне желают.
Мы очарованы совсем!..
Теперь два слова о присяжных
(Их адвокатами зовешь);
Таких бездарных, но отважных
И днем с огнем — так не найдешь.
Но, впрочем, эти адвокаты
Приобрели себе дома —
Чуть-чуть не царские палаты;
Благоволит ли им сама
Слепая женщина — фортуна,
Довольно трудно разрешить...
(О, дайте ж рифму!., ведь «драгуна»
Вас только может насмешить.
Но так как рифма не дается
Мне для «фортуны», то уж пусть,
Забыв тоску, печаль и грусть,
Читатель вволю посмеется.
Но пригодится и «драгун»
Для слабеньких, дешевых струн
Разбитой нашей балалайки.)
О наших дамах без утайки,
Друзья, скажу вам пару слов:
Они прекрасны, незлобивы,
А в блеске клубных вечеров
Всегда кокетливы, игривы.
Но между ними (по секрету!)
Имеет место и скандал.
Я лично эту в них примету
У мирового наблюдал.
Но есть еще одна примета
(Прощаю вдовушкам однем)
У наших барынь — это, это...
От рук отбилися совсем!
Столичным нравится черкес
Из мира пушкинских чудес,
А нашим — пламенный драгун,
Будь он повеса, плут и лгун.
А наши сплетни!.. Боже мой,
Какие сети здесь плетут
За самоварами зимой.
Недавно был проездом тут
Студентик... Весь Владикавказ
О нем узнал, заговорил
И через полчаса решил:
«Он аферист, отводит глаз».
Я пожалел, но он в ответ
Заметил весело: «О, нет!
Что нам до них? Пускай злословят,
Пускай клевещут, как хотят,
В сердцах гнилых пускай хоронят
Вражды и ненависти яд!
Что нам до них! Они ничтожны
В случайной злобе, как в любви,—
Дела их пошлы, мысли ложны,
Нет капли свежей в их крови...
Что нам до них? Пусть пестрый рой
Разврата, пиршеств, пресыщенья
Своею тешется игрой!..
Что нам до них! К чему нам мщенье?»
Друзья, довольно! Я кончаю.
Но знайте, я всегда встречаю
Здесь пару черных-черных глаз...
Нет! Я люблю Владикавказ.
"ВЕСНА"
1900
Весна, весна!— Из края в край
Песнь прозвенела вновь:
Привет тебе, веселый май!
Привет тебе, любовь!..
Широким бархатным ковром,
Взор ласково маня,
Под ярким голубым шатром
Раскинулись поля...
Рокочет весело ручей,
Шумит беспечно бор,
Из ослепительных лучей
Природа шьет убор...
И всюду жизнь, тепло и свет,
Приволье и цветы...
Везде любовь, везде привет
И всюду, всюду ты!..
"В. Г. Ш."
1891
Принимая от всех поздравленья,
Уплетая превкусный пирог,
Вы забыли меня, без сомненья,
Но я жив и забыть Вас не мог.
Уж с утра сердце билось тревожно, —
Ах, зачем я не с Вами сейчас!
Ах, зачем мне сказать невозможно:
«Поздравляю, бесценная, Вас!»
Я припал бы к руке благородной
И с восторгом ее целовал,
Я бы поднял рукою свободной
За свободу и счастье бокал...
Я излил бы моря красноречья,
Подсластил бы ваш сладкий пирог,
Опоил бы гостей до увечья,
Чтоб стеной им казался порог...
Заплясала б за парою пара,
Владислав бы запрыгал... Увы!..
Эх, была ли святая Варвара
Бесконечно добра так, как Вы?!
"В. Г. Ш."
1890
Дождусь ли я счастливой встречи,
Чтоб в полном сборе видеть всех,
Затеять спор, послушать речи
И шумный незлобивый смех?
Вы все, бесспорно, как и прежде,
С здоровой, радостной душой,
Полны незыблемой надежды
Исправить социальный строй.
На пользу всем трудясь с любовью,
Взамен не требуя услуг,
За кровь не воздаете кровью,
Как я, ваш одичалый друг.
Но разве в смрадном лазарете
Изнемогающий больной
Дойти не может, чтоб на свете
Возненавидеть все порой?
Простите!— это озлобленье
И я испытывал не раз,—
Я б кончил жизнь (без) сожаленья,
Когда б с ней не терял и вас.
Одна лишь мысль о встрече новой
Дает мне силы для борьбы
С неволей тяжкой и суровой,
С нуждой, с глумлением судьбы.
И я ближайшей целью ставлю
Скорей вас в сборе видеть всех,
Позлить назойливого «каплю»,
Послушать говор, спор и смех...
"В ЧАСЫ ОСЕННЕГО НЕНАСТЬЯ"
04.12.1893
В часы осеннего ненастья,
Зимою, летом и весной,
В минуты счастья и несчастья —
Всегда и всюду я с тобой.
" В БУРЮ"
Буря по ущелью
Облака несет,
Вихрем и метелью,
Кружится, ревет...
Снегом забивает
Щели между скал,
Стонет, завывает,
Плачет, как шакал.
В каменной постели,
В ледяной коре,
Мрет, как в подземельи,
Как в глухой норе,
Горного потока
Неумолчный шум...
На скале высоко
Замер и аул.
Сакли словно гробы
Из гранитных плит
Прячутся в сугробы...
Сон везде царит.
Только над дорогой,
Под карнизом скал,
В сакельке убогой
Свет не угасал...
Дети полукругом
У огня сидят...
Ссорятся друг с другом,—
Есть давно хотят.
Мать их унимает,—
Бедная вдова! —
Знай,— все раздувает
Мерзлые дрова.
Дети терпеливо
Смотрят на таган...
Вот зевнул лениво
Младший мальчуган...
Холод пронимает,
А дрема долит...
Ежится... зевает...
Повалился... спит...
Щепки разгорались...
Котелок кипел...
Дети не дождались,—
Сон их одолел...
Мать их уложила
На тахту рядком,
Бережно прикрыла
Их своим платком...
И легко им стало
В мире светлых грез...
Мать лишь не сдержала
Затаенных слез...
Твердость изменила,
Страшно стало ей,—
Ведь она варила
Камни для детей.
"В АЛЬБОМ"
а
Из всех святых я обожаю
Надежду, Веру и Любовь,—
С их днем душевно поздравляю
Я Любу Третьякову вновь...
Чтоб эти три сестры, как стража,
Повсюду Любочку храня,
Внушали ей, чтоб Люба также
Не забывала и меня.
в
Когда-нибудь, когда по свету
Скитаться перестану я,
Случайно, может быть, дитя,
Ты развернешь страницу эту
И смутно вспомнишь с ней меня.
"А. Я. П."
1888
Скрывать, молчать, страдать безмолвно
Нет сил, терпенья больше нет,—
Как знать,— обижу ли вас кровно,
Найду ль сочувствье и ответ?
Но все, что так терзает душу,
На части разрывает грудь,—
Давно уж просится наружу,
Давно уж пробивает путь.
В признанье я не вижу цели,
Молчаньем я себя травлю...
Чего хочу на самом деле? —
Зачем вам знать, что вас люблю?
"БОСЯК"
1896
Ты узнаешь меня... Ты говоришь со мною...
Ты не гнушаешься презренным босяком...
Ну, что ж... я налицо, с дрожащею рукою,
Протянутой к тебе за медным пятаком...
Ненужный никому, негодный для работы...
То пьян, то голоден, то не совсем здоров...
Кабак, ночлежный дом, и целые уж годы
Сообщество бродяг, пропойц и воров...
Позор... позор и стыд!.. А помнишь ли, как прежде
Ключом могучим жизнь мою вздымала грудь,
Как, полный светлых дум и сладостной надежды,
Я гордо пробивал к заветной цели путь?
Как я хотел вместить в горячие объятья
Весь ненавистный мир, весь опостылый свет,
Дарить своим врагам в ответ на их проклятья
Улыбкой теплою обласканный привет...
А помнишь ли, с каким я вдохновенным взором
Встречал с тобой восход и провожал закат,
Как увлекала степь меня своим простором,
Как опьянял меня цветочный аромат?
С звездою каждою, с былинкой каждой в поле,
С дыханьем ветерка, с прозрачным ручейком
Я мог беседовать о счастии, о воле,
О тайнах бытия, движенье мировом...
А помнишь ли, как я, склонившись к изголовью
И трепетной рукой несмело взяв твою,
С глубокой верою и чистою любовью
Тебе, как божеству, открыл мечту мою...
И что ж? Непонятый, осмеянный тобою,
Я стал искать свое призвание в другом...
И вот я налицо,— с дрожащею рукою,
Протянутой к тебе за медным пятаком...
"БЛАГОДАРЮ ТЕБЯ ЗА ИСКРЕННЕЕ СЛОВО..."
Благодарю тебя за искреннее слово...
Прости, прости на век! Отвергнутый тобой,
Я посох и суму благословляю снова,
Благословляю жизнь, свободу и покой.
Благодарю тебя... Ты снова возвратила
Скитальцу бедному потерянное «я»,
Мучительным «прости» ему ты озарила
Забытую стезю разумного бытья.
Теперь настрою вновь заброшенную лиру,
Забуду твой напев и незлобивый смех,
Начну по-прежнему я странствовать по миру,
Молиться и любить, любя, страдать за всех.
"А. Г. Б."
1890
Не хочу я теперь поверять, милый друг,
Ничего равнодушному миру,—
Обличит мои думы тяжелый недуг
И заставит рыдать мою лиру...
Будут темны, как ночь, и нелепы для всех
Мои думы, надежды и грезы,
И лишь вызовут в праздной толпе дикий смех
Мои песни, молитвы и слезы.
Так не лучше ль молчать и, не жалуясь вслух,
Оставаться неведомым миру? —
Потому и молчу, чтоб тяжелый недуг
Не заставил рыдать мою лиру.
"N+N+N, или 2N+N"
Ни зависти черной,
Ни злобы позорной,
Не знала с младенчества ты,
О жизни свободной
В душе благородной
Издавна таила мечты...
Ценою ль свободы мишурное счастье
Купить согласишься теперь?
Ах, нет, нет! Иначе и память о Насте
Я вырву из сердца, поверь...
1893
Когда на тополе сребристом
Померкнет яркий изумруд,
Когда в саду твоем душистом
Цветы последние умрут...
Когда багровый луч заката
В свинцовых тучах догорит
И с гор полночная прохлада
Сорвет лобзание с ланит...
Когда прозрачной пеленою
Туман окутает поля
И в сонной роще, за рекою,
Замолкнут трели соловья,—
Тогда на грудь мою больную
Склони ты голову свою,
И всю любовь мою былую
Тебе я в песне изолью.
"КАРТИНКА"
1895
Ночь... В переднем углу, пред иконой святой,
Замирая, лампада мерцает,
А под нею — измятая алчной нуждой
Жизнь без ласки и слез умирает...
Щеки впалые ярким румянцем горят
И пылают в жару лихорадки,
А глаза неподвижно и тускло глядят
На промерзлые в окнах заплатки...
Кашель гложет, терзает мучительно грудь,
Нить последнюю в ней обрывая...
А лампада то гаснет, то вспыхнет чуть-чуть,
Лик в терновом венце озаряя...
Вот погасла совсем... И в избушке сырой
Воцаряется тишь гробовая...
Только ветер в окно постучится порой
Иль застонет, в трубе завывая...
"ИССЯКЛА МЫСЛЬ, ТУСКНЕЮТ ОЧИ"
1891
Иссякла мысль, тускнеют очи,
Остыла кровь, изныла грудь...
Душа мрачней осенней ночи...
Замолкла песнь... утерян путь...
Былого нет... В игре ничтожной,
Без назначенья и следа,
Как сон болезненно-тревожный,
Промчались лучшие года...
В грядущем все — не надо счастья,—
Я не привык, я не хочу!
Один лишь звук, лишь миг участья,—
За них я жизнью заплачу...
"ЗАГАДКИ"
I
Не слабей никогда! На тебя, милый мой,
Уповали не раз поколенья,—
Где бессильны умы, там тупой головой
Ты решаешь закон провиденья.
II
Пусть пылает, горит бесконечным огнем
Обольстительный, узкий твой кратер,
Пусть, краснея, как рак, испекается в нем
Настроений моих регулятор!
"ЗА ЗАСТАВОЙ"
1888
В бурю легче дышать сокрушенной груди
И сном крепче смыкаются очи...
Бушевала метель, замела все пути,
Завывала, мела дни и ночи.
За заставой, в убогой турлучной избе,
Утопавшей под снегом до крыши,
Бедный труженик жил в эту пору себе
У крестьянина старого Триши.
После долгих лишений, борьбы и труда
Потерял он последние силы.
И не выдержал, и решил он тогда
Все отдать за безвестность могилы...
Фарисеи, невинность людскую храня,
Оклеймили его приговором:
«Душегубу на кладбище с нами нельзя»,—
И зарыли его за забором...
Спи, злосчастный!.. Теперь не нарушат твой сон
Никакие земные страданья,
Ни людской произвол, ни беспомощный стон
Нищеты, ни тюрьма, ни изгнанье.
Не встревожат тебя и паденье друзей,
И проклятья врагов озлобленных,
Позабыли давно и о лире твоей,
И о песнях- твоих вдохновенных.
Все, кто кинул тебя малодушно в борьбе
И прельстился продажною славой...
Сил не стало!— Ну, что ж?— Так угодно судьбе,—
Истлевай за далекой заставой!
"ЕСЛИ ВСТРЕЧА С ТОБОЙ, ДОРОГОЕ ДИТЯ"
1893
Если встреча с тобой, дорогое дитя,
Только шутка иль злая интрига,
То не делай певца, умоляю тебя,
Ты рабом непосильного ига.
Не хочу я страдать, не хочу!—видит бог,—
Мне неведомо счастье земное,
И в неравной борьбе до того изнемог,
Что теперь я ищу лишь покоя...
Я боюсь пробужденья несбыточных грез
И надежд прихотливых мерцанья,
Я боюсь затаенных, беспомощных слез,
Безысходной тоски и страданья...
И коль ласки твои шаловливо, шутя,
Мне готовят печальную повесть,—
О, тогда пощади, дорогое дитя,—
Не тревожь мою чистую совесть!
" ЕСЛИ ВЕТЕР ЗАСТОНЕТ В ТРУБЕ"
Если ветер застонет в трубе,
Грустно завывая,
И в окно постучится к тебе
Капля дождевая;
Если сердце сожмется тоской
Больно, безотрадно,
И нарушит твой мирный покой
Горе беспощадно,—
То и песня чуть-чуть до тебя
Донесется эта,
И поймешь, дорогое дитя,
Ты любовь поэта!..
"Е. Е. Н."
1892
Писать... Но вам какое дело
До наших мук, до наших слез? —
Вы унеслись далеко, смело
В волшебном хороводе грез...
Вас утром пробуждает море,
Восток вам навевает сны,—
Вам там легко, вы там без горя
В стране цветов, в стране весны!..
А здесь... Расстались мы,— давно ли?
А между тем, не видя вас,
У хумаринцев всех до боли
Сердца сжималися не раз...
Игры уж нет,— крокет заброшен;
Художник и поэт Ислам
Стал нелюдим, тяжел и тошен,—
Совсем уж не товарищ нам.
А. П. сготовила микстуру,—
Хотела дикарю помочь,
Но он разлил лекарство сдуру
И убежал куда-то прочь.
Каспар... Такого стал педанта
Изображать он из себя,
Что между грешниками Данта
Такого не припомню я.
Кричит, ругается безбожно,
Швыряет факелы из глаз,—
При нем смеяться невозможно,—
Тотчас же приколотит вас.
А Саня... Я скажу картинно:
В ней прежней резвости уж нет,—
Глядит прищурясь, ходит чинно,
Как гувернантка в сорок лет.
Но Мила... боже, что за Мила! —
Пешком — суворовский солдат,
Верхом — отчаянный Аттила,—
Всех победит, всем ставит мат...
И Коля до сих пор не может
Без «скрипки» вспоминать о вас,—
Вот разве зеркало поможет,
А то ведь не уймешь за час.
Ну, словом, все скучает страшно
По вас и ноет так, как Кот.
Один Ага шагает важно,
Как прежде, у своих ворот.
На что «Баку»,— и тот худеет,—
Не ест, не пьет по целым дням;
И зелень чахнет и желтеет,
И ветер стонет по полям...
И небо хмурится порою,
И ночь длиннее стала дня...
По вас, увы!— теперь не скрою,—
Порой скучаю даже я...
"ДРУЗЬЯМ"
1893
Разбитое сердце не знает тревоги;
На все безучастно глядя,
Безмолвно, как камень, стою у дороги,—
Идите все мимо, друзья!
Я вам не товарищ,— былого привета
Союз ваш во мне не найдет,
В безжизненной глыбе не встретит ответа
Могучее слово «вперед».
От светлой надежды на царство свободы,
Любви и добра ни следа
Во мне не оставили долгие годы
Тяжелой борьбы и труда...
Поблекли желанья, душа онемела,
Остыла изнывшая грудь,—
Нет, я уж не годен для общего дела,
Идите! — Счастливый вам путь!..
"ДРУГУ"
1901
Невозможно творить, если нет у тебя
Силы творческой, нет дарованья,
И страдать за других невозможно, любя,
Если ты не изведал страданья...
Но любви и талантов не требую, друг,—
Век героев прошел безвозвратно;
Лишь народу из всех его многих услуг
Возврати хоть одну ты обратно.
Ну, хоть чем-нибудь дай ему повод признать,
Что врагом ты не будешь народным
И что новых петель не захочешь вязать,
Чтоб ему помешать стать свободным...
"ДЖУК-ТУР"
1893
Бестрепетно, гордо стоит на утесе
Джук-тур круторогий в застывших снегах
И, весь индевея в трескучем морозе,
Как жемчуг, горит он в багровых лучах.
Над ним лишь короной алмазной сверкает
В прозрачной лазури незыблемый Шат;
У ног его в дымке Кавказ утопает,
Чернеют утесы и реки шуршат...
И луг зеленеет, и серна младая
Задумчиво смотрит в туманную даль...
И смутно, на эту картину взирая,
Познал я впервые любовь и печаль...
1 Дикий баран. (Примеч. авт.)
"ДЕТЯМ В. И. С."
1897
Стук-стук!
— Кто там?
— Отворите!
— Кто ты?
— Свой! Ну, вот, смотрите, —
Я пришел Христа пославить,
Всех вас с праздником поздравить:
Васю, Дуню, Нину, Лизу,
Гимназистов Сашу, Мишу,
Галю, строгую артистку,
И Катюшу — гимназистку...
Коли праздник, — веселитесь,
А коль дело, — не ленитесь!
Будьте ласковы, сердечны,
И тогда — друзья мы вечно...
А теперь за поздравленье
Дайте к чаю мне варенье!
Вышло коротко и просто,—
До свиданья! Друг ваш Коста.
"ДА, Я УЖ СТАР..."
1886
Да, я уж стар... Ты смотришь боязливо
На впалые глаза, на борозды морщин...
Мой стан рисуется в отрепьях некрасиво,
Немало в волосах растрепанных седин.
Могила для меня — небес желанный дар...
Да, я уж стар...
Но ты пойми,— я в пору малолетства
Жестоко был лишен капризною судьбой
Священной радости ликующего детства:
Играть под звуки песни матери родной...
Но что судьбы слепой безжалостный удар!
Да, я уж стар...
Но знай, как я, безумно расточая
Цвет юности в пыли научных мелочей,
Провел ее, как сон, людей и жизнь не зная,
Не встретив никогда сочувственных очей,
Не ведая любви волшебных грез и чар...
Да, я уж стар...
Но ты пойми, как целый век напрасно
Вокруг себя друзей и братьев я искал,
Как в одиночестве изныла грудь безгласно,
Как, жизни не вкусив, я жить уж перестал;
И смерти лишь прошу теперь у неба в дар...
Да, я уж стар...
Да, я уж стар!.. Ты смотришь боязливо
На впалые глаза, на борозды морщин...
Мой стан рисуется в лохмотьях некрасиво,
Немало в волосах растрепанных седин...
Могила для меня — бесспорно лучший дар!
Да, я уж стар...
"ДА, Я ЛЮБЛЮ ЕЕ..."
Да, я люблю ее... но не позорной страстью,
Как объяснять себе привыкли вы любовь,—
Я не влеку ее к обманчивому счастью,
Волнуя сладостным напевом ее кровь.
Нет, я люблю ее, как символ воплощенья
Доступных на земле возвышенных начал
Добра и истины, любви и всепрощенья,
Люблю ее, как жизнь, люблю, как идеал,
Как трон свободных дум без гордости надменной,
Как свет познания, как мавзолей искусств,
Как храм поэзии, мечтою окрыленной,
И как чистилище ума, души и чувств.
Да, я люблю ее по долгу, по призванью,
Награды за любовь не требуя себе;
Как раб, приветствуя ее посильной данью,
Я награжден вполне, признателен судьбе.
Я счастлив, что люблю... Любви одной покорный,
Под знаменем ее пойду на смертный бой,
Пойду на суд толпы холодной, дикой, вздорной,
С спокойной совестью, с ликующей душой...
И если я порой мучительно страдаю,
И если я не сплю из-за нее ночей,
То разве я тогда ребячески желаю
И слез, и ласк ее задумчивых очей?
Нет, — я боюсь... Боюсь, что, в жизнь едва вступая,
Она доверчиво отдастся ей во всем,
И к ней прокрадется незримо ложь людская,
Которой осквернить святыню нипочем.
Вот, вот чего боюсь, что грудь мою терзает:
Она доверчива, наивна, молода,
А жизнь заманчиво зовет и соблазняет...
Боюсь, что разлюбить могу ее тогда.
"ДА, ВСТРЕТИЛИСЬ НАПРАСНО МЫ С ТОБОЮ"
Да, встретились напрасно мы с тобою,—
Не по пути нам, милое дитя,
Не будем жить мы радостью одною,
Твоею стать не может скорбь моя...
Весне нужны чарующие трели,
Тепло и свет, широкий небосвод,
Цветы и сны, нужна ей жизнь без цели,
Без мрачных дум, печали и забот...
У осени другое назначенье,—
Ей дай шипы, а не гирлянды роз,
Борьбу и труд, отвагу и терпенье,—
В ней каждый шаг — мучительный вопрос...
Не сблизиться им радостью одною,
И не сплотит их общая печаль...
Да!— встретились напрасно мы с тобою,—
Не по пути, не по пути нам,— жаль!..
" ВСТРЕЧА НОВОГО ГОДА"
Бокалы налиты, и снова,
За стрелкой минутной следя,
Мы ждем новогоднего слова...
Хотя, согласитесь, друзья,
Что было бы, если бы все пожелания людей
сбылись в эту минуту до единого?..
Ура!..
"ВОТ КОГДА ПЕРЕСТАНУ ДЫШАТЬ"
1893
Вот когда перестану дышать
И безжизненно буду лежать
В торопливо сколоченном гробе,
И когда ты придешь за толпой
Навестить прах безжизненный мой,—
Смейся вволю, потворствуя злобе!
Где тот взор, что надеждой пылал,
Что в минувшем с любовью блуждал
И впивался в грядущее жадно?
Где живые аккорды речей,
Что, так бурно сливаясь в ручей,
Не смолкая, гремели отрадно?
Где густой, заразительный смех
И сатиры, пугавшие всех?
Где восторги, мечты, увлеченья,
Непритворная смелость в бою
За народ, за свободу свою,
За равенство, любовь, просвещенье?
Все исчезло, как сон, без следа!
Смейся, друг мой, злорадствуй тогда,—
Все потерпит сырая могила...
Но пока я страдаю, люблю,—
Об одном я прошу и молю:
Не глумись ты над тем, что мне мило.
"ВОСПОМИНАНИЕ"
1889
Давно это было... Под мирною сенью
Забытого крова лежал я больной,
И старая няня, склонясь над постелью,
Всегда безотлучно сидела со мной...
Она то ласкала меня, то молилась,
То чутко дремала, когда я дремал...
Слеза по морщинам украдкой струилась,
Когда я метался в жару и стонал...
Я был любопытен,— она разрешала
Вопрос то с улыбкой, то с помощью слез,—
Ребенок! — могила меня занимала,
Как царство волшебных и сказочных грез.
Я стал поправляться... С цветущей весною
Настал и канун воскресенья Христа...
Счастливая няня сидела со мною
И все осенялась знаменьем креста.
И все говорила... И все из былого
Вела за рассказом все краше рассказ...
Я слушал, я с трепетом каждое слово
Ловил, не спуская с рассказчицы глаз.
«Дитя,— заключила старуха со вздохом,—
Ты слышал, ты знаешь, понятно тебе.
Кого не признали Спасителем-Богом,
Кого, как злодея, отдали толпе.
Но верь, воскресенье Его нам осталось
Великим залогом спасенья людей,—
Любовь торжествует, все злое распалось,
Попрал Он смерть смертью пречистой своей.
Кто верует твердо в распятого Бога,
Кто заповедь помнит святую Христа,
Того не пугает крутая дорога
К Голгофе и тяжесть большого креста.
Храни же, мой милый, храни непорочной
Любовь, что Господь нам так щедро дает...
Но... слышишь? — звонят уж, настал час полночный...
Молись, — час великий, дитя, настает...
Спадают оковы, и радость святая
Царит по вселенной,— молись же, молись!»
Я стал на колени... Проворно сбегая,
Из глаз моих слезы ручьем полились...
"ВОСПИТАННИКАМ СТАВРОПОЛЬСКОЙ ГИМНАЗИИ"
1889
В 50-лет<ний> юбилей гимназии
С праздником, дети! Ваш старый коллега
Шлет издалека вам братский привет.
Акту и всем вам желаю успеха,
Жаль лишь, что с вами сейчас меня нет.
Но и на это роптать я не смею,—
Стойкости этой учились мы все
У Бенедиктова,— верьте, умею
Чтить старика и теперь я везде...
Как мне хотелось взглянуть на вас снова,
В вашем кругу освежиться душой,—
Как осветили б страницы былого
Вы своей резвой, веселой толпой.
Кажется, нету прекраснее чувства,—
Бросив в прошедшее взгляд глубоко,
Видеть победы наук и искусства
И жизнь вперед прозревать далеко.
Долго в веках промелькнувших блуждали
Мы с Воскресенским,— спасибо ему!—
Все ли мы только разумно сознали
То, что так трудно дается уму?
Но есть за нами другая заслуга,—
Школа ее не отняла у нас,—
Все мы, как братья, любили друг друга,
Дети, как братьев, мы любим и вас.
Верьте коллеге,— ни долгие годы,
Ни с прихотливой судьбою вражда,
Труд непосильный, борьба и невзгоды
В нас не убавят любви никогда.
Этому чувству,— узнаете сами,—
Учит нас вера в Иисуса Христа.
Помните заповедь, следуйте с нами,
Чтоб не страшна была тяжесть креста.
С Христовой любовью вы гордо и смело
Вступите в жизнь, в этот омут страстей,
И за великое, честное дело
Не пожалеете жизни своей.
Так предстоит вам бороться не мало
С грубым насильем, коварством и злом...
Много героев в борьбе погибало,—
Но здесь не место о грустном былом.
Вас я прошу лишь, как друг неизменный,
Чтите гимназию нашу, как мать,—
Верьте, потом в суете повседневной
Будете часто ее вспоминать.
Чтите науки, любите искусства.
Без малодушья беритесь за труд,—
Дети! — тогда благородные чувства
В вас плодородную почву найдут.
"ВЛАДИКАВКАЗ"
1888
Когда б на струнах звонкой лиры
Умел искусно я играть,
Огнем пылающим сатиры
Сердца я стал бы прожигать.
Но так как муза не приходит
Ко мне на зов мой никогда
(Она, должно быть, не находит
Во мне талантов, господа),
То я смиренно отрекаюсь
На лире побренчать хоть раз,
К тому же, где теперь вращаюсь? —
Не мир поэта, не Парнас!
Не в том, друзья, однако, дело...
Я угодить хотел бы вам —
Писать... О чем?— не знаю сам.
Писать мне прозой надоело,
А потому пишу стихами.
Быть может, это и смешно,
Но не беда!— ведь между нами
Искать формальности грешно.
Итак, по воле провиденья,
Заброшен я в Владикавказ,
И вам свои я впечатленья,
Друзья, поведаю сейчас.
Окрестность — дивные картины!
А город — новый Петербург!
Его лишь портят осетины
Своим кварталом из лачуг.
<.....................>
В палатах каменных царят,
<.....................>
В обширных погребах хранят
Неистощимые запасы
С бурдючным запахом вина...
Не знаю, право, чья вина,
Но и съестные здесь припасы
Подчас воняют бурдюком...
Здесь два моста, но под мостом
Не бьется Терек здесь задорно,
Как барс в темнице, озлобясь,
Напротив, он несет покорно
Навоз, помои, сор и грязь...
Здесь дивно на чалме Казбека
Заката луч всегда горит,—
Хотя об этом говорить
Но стоит, право,— спокон века
О том поэты нам поют.
Писать, что здесь на площадях
И падаль, и навоз гниют,
Что лишь на сытых лошадях
Возможно рисковать по ним
Попасть во вторник на базар —
Этюд давно приелся — стар:
Все города болеют им.
Широких улиц здесь, мощенных
Не мало терским голышом,
Зато нет вовсе освещенных,
И граждане лишь только днем
По ним бестрепетно снуют,
А ночью не ходи — убьют.
Ведь дорог керосинный свет,
А денег, денег у них нет.
Убить, положим, могут вас
И на квартире. Говорят,
Что скоро весь Владикавказ
Сожгут, ограбят, разорят
Ингуш, чеченец, осетин
И персиянин; что их шайка
Идет на зверство, как один.
Ну, как с ней быть! Поди, поймай-ка!
Ночь не проходит без того,
Чтоб не убили «генеральшу»,
Чтоб мелко не скрошили в кашу
«Семейство бедного Моро»,—
Ну, словом, панику наводят.
А сколько у мещан уводят
Злодеи лошадей, коров!
Но не легко поймать воров.
Не думайте, что нет у нас
Полиции, ночных обходов.
О, в этом наш Владикавказ
От городов других народов,—
Хоть папуасов мы возьмем,—
Ушел далеко, и Маклай
Миклуха, доблестный во всем,
Отстал от нас, что твой Китай.
Нет, мы сильны в делах охраны!
Здесь полицейские, как враны,
Летят охотно на скандал.
Там, смотришь, пристав в шею дал
Чиновнику; там, как из душа,
С трубы пожарной обдают
Честной народ, толкают, бьют;
А там несчастного ингуша
Семь бравых молодцов ведут.
Вот на извозчике везут
Совсем непьяного пьянчугу:
Мол, выспится. Гляди, с испугу
Дрожит пред «властью» мужичок:
Не хочется идти в клоповник.
Но вот пред вами кабачок.
Смотрите: крюк, не крюк — полковник!
Стоит с стаканом пред столом,
Что твой начальник пред полком!..
А наша стража по ночам?
Куда вор трусит заглянуть,
Где нечего украсть плутам —
Она, смотрите, тут как тут!
И до разбойников ли ей!
Ведь нужно обойти духаны —
Искать незапертых дверей;
Узнать, не малы ли стаканы
В домах питейных; выпить водки,—
«Не с табаком ли продают?» —
И аккуратно ли дают
Кусочек тухленькой селедки?
А тут следи еще за вором!
Духаны заперты... глядишь —
Она храпит уж под забором...
И город спит... Покой и тишь.
Не спят лишь в клубах.— Загляни,
С каким азартом «господа»
Играют в карты, как они
Забыли службу и года
В своем приятном увлеченье!
А госпиталь!.. Не спит больной:
Он, как преступник в заточенье,
Кряхтит и стонет при одной
Ужасной мысли, что вот-вот
Настанет день и «Нижегрот»
В палате вихрем промелькнет,
Исчезнет с громом и в билет
Молниеносно занесет:
«Все то же» иль «симптомов нет».
А там, как кошечка, согнет
Пред «главным» спину и шепнет
(Шептаться любят доктора):
«Пора на выписку ему»
И вот по светлому челу
Играет складка: «Вам пора!»
Блажен, кто верует! А там...
А там похлебка с тараканом,
Микстура, ванная с угаром,
Сквозняк и вонь по всем «местам»...
А там... да что там! Ведь не вам,
Друзья, приходится лежать
В горячке злой,— так, значит, нам
Об этом нечего писать.
— Но где ж отрадные явленья? —
Ужели их совсем уж нет?
«Окружный суд и управленья!» —
Кричим мы радостно в ответ.
Наш суд стяжал не мало славы
И крючкотворством не страдал
С тех пор, как царь нам даровал
Свои судебные уставы.
Зайдемте в суд, там заседанья
Сегодня нет. «А впустят нас?»
— Какого б ни были вы званья,
Ступай хоть весь Владикавказ.
«Ну, хорошо, идем». Приходим.
В передней встретил нас швейцар,
И мы с приятностью находим,
Что он услужлив и не стар,
И словно только вас и ждет:
Пальто стремительно снимает
И обязательно ведет
Туда, где правда обитает...
Невольно думаешь с улыбкой:
Теперь не то, что было встарь,
И не запачкан грязью липкой
Наш современный секретарь...
Вот, наконец, вошли мы в храм
Фемиды, девы беспристрастной...
И тут встает навстречу нам
Закона раб, но очень властный.
И мы попались будто в плен.
«Что нужно вам?» — Позвольте справку:
Когда назначено NN
Пустое дело, за булавку?
«Гражданский иск?»— Нет, уголовный
Процесс — не помните его?
«Позвольте-с... вспомнил... до того...
NN преступник безусловный...
Ведь он спустил весь инвентарь
В одном именье — не булавку,
Как вы сказали. Секретарь!
Подайте точную мне справку,
В чем обвиняется NN?»
— Сейчас... В различных преступленьях:
Картины снял он с голых стен,
В предосудительном стремленье
Похитить их, но пойман был
И в целом городе прослыл
Первейшим пьяницей и вором.
Не раз, валяясь под забором,
Он отвращение внушал
Прохожим барышням и дамам
И многих часто искушал
Своим развратом полупьяным...
«Довольно! Слушать надоело».
— Итак, назначено когда
Животрепещущее дело?
«На той неделе, господа,
Во вторник». Жалко: день базарный
Пропустим, право... Но теперь
Adieu, премного благодарны.
И тут, раскланявшись, мы в дверь
Идем восторженно направо,
Не в силах чувства подавить...
Нет, если правду говорить:
Вот наша истинная слава—
Окружный суд.— «А мировой?»
Преобладает в нем порой
Господство личного воззренья,
И не имеет он значенья
И впредь не будет никогда
Иметь значение суда
Коллегиального.—«Так что же?
Коли он только справедлив...
Тем слава нам его дороже».
— Еще и как, помилуй боже!..
Но мне позвольте рассказать
Об управленьях... «Отчего же,
Вы обещали это нам...»
Тогда идем к межевикам!
Вот Межевое управленье.
Не бойтесь, шествуйте вперед!
«Позвольте... Кто-то к нам идет
Навстречу».— Странное волненье
Вдруг овладело всей душой.
— «Вам что угодно?»— Небольшой
Хотели б справки мы добиться:
Нельзя ли будет потрудиться?
Любезны будьте, государь! —
«Распорядитесь, секретарь!» —
«Сию минуту-с. Дело ваше?» —
«Тут планы есть... Я от папаши
В наследство землю получил
И в местном банке заложил...
Теперь мне нужны документы...
Утверждены они иль нет?»
И в две минуты ассистенты
Несут уж вежливый ответ:
«Для вас давно здесь все готово,
Мы только ждали вас...» Каков!
О награждении ни слова...
Нет, современный не таков
Во всех судах и учрежденьях
Служебный этот персонал,
И с вами даже генерал
Проводит время в рассужденьях.
Везде не то, что было прежде.
Хоть в Областное заглянем —
Здесь тоже в розовой надежде
Мы не обманемся.— Идем.
В приемной публики не мало;
Все, правда, маленький народ.
Узреть священное зерцало
Тут с нетерпеньем каждый ждет.
И впрямь, чреды не нарушая,
Зовут их всех по одному
Туда, в присутствие... Внимая
Лишь беспристрастному уму
И чистой совести, решают
Дела просителей и всем
Добра лишь искренне желают.
Мы очарованы совсем!..
Теперь два слова о присяжных
(Их адвокатами зовешь);
Таких бездарных, но отважных
И днем с огнем — так не найдешь.
Но, впрочем, эти адвокаты
Приобрели себе дома —
Чуть-чуть не царские палаты;
Благоволит ли им сама
Слепая женщина — фортуна,
Довольно трудно разрешить...
(О, дайте ж рифму!., ведь «драгуна»
Вас только может насмешить.
Но так как рифма не дается
Мне для «фортуны», то уж пусть,
Забыв тоску, печаль и грусть,
Читатель вволю посмеется.
Но пригодится и «драгун»
Для слабеньких, дешевых струн
Разбитой нашей балалайки.)
О наших дамах без утайки,
Друзья, скажу вам пару слов:
Они прекрасны, незлобивы,
А в блеске клубных вечеров
Всегда кокетливы, игривы.
Но между ними (по секрету!)
Имеет место и скандал.
Я лично эту в них примету
У мирового наблюдал.
Но есть еще одна примета
(Прощаю вдовушкам однем)
У наших барынь — это, это...
От рук отбилися совсем!
Столичным нравится черкес
Из мира пушкинских чудес,
А нашим — пламенный драгун,
Будь он повеса, плут и лгун.
А наши сплетни!.. Боже мой,
Какие сети здесь плетут
За самоварами зимой.
Недавно был проездом тут
Студентик... Весь Владикавказ
О нем узнал, заговорил
И через полчаса решил:
«Он аферист, отводит глаз».
Я пожалел, но он в ответ
Заметил весело: «О, нет!
Что нам до них? Пускай злословят,
Пускай клевещут, как хотят,
В сердцах гнилых пускай хоронят
Вражды и ненависти яд!
Что нам до них! Они ничтожны
В случайной злобе, как в любви,—
Дела их пошлы, мысли ложны,
Нет капли свежей в их крови...
Что нам до них? Пусть пестрый рой
Разврата, пиршеств, пресыщенья
Своею тешется игрой!..
Что нам до них! К чему нам мщенье?»
Друзья, довольно! Я кончаю.
Но знайте, я всегда встречаю
Здесь пару черных-черных глаз...
Нет! Я люблю Владикавказ.
"ВЕСНА"
1900
Весна, весна!— Из края в край
Песнь прозвенела вновь:
Привет тебе, веселый май!
Привет тебе, любовь!..
Широким бархатным ковром,
Взор ласково маня,
Под ярким голубым шатром
Раскинулись поля...
Рокочет весело ручей,
Шумит беспечно бор,
Из ослепительных лучей
Природа шьет убор...
И всюду жизнь, тепло и свет,
Приволье и цветы...
Везде любовь, везде привет
И всюду, всюду ты!..
"В. Г. Ш."
1891
Принимая от всех поздравленья,
Уплетая превкусный пирог,
Вы забыли меня, без сомненья,
Но я жив и забыть Вас не мог.
Уж с утра сердце билось тревожно, —
Ах, зачем я не с Вами сейчас!
Ах, зачем мне сказать невозможно:
«Поздравляю, бесценная, Вас!»
Я припал бы к руке благородной
И с восторгом ее целовал,
Я бы поднял рукою свободной
За свободу и счастье бокал...
Я излил бы моря красноречья,
Подсластил бы ваш сладкий пирог,
Опоил бы гостей до увечья,
Чтоб стеной им казался порог...
Заплясала б за парою пара,
Владислав бы запрыгал... Увы!..
Эх, была ли святая Варвара
Бесконечно добра так, как Вы?!
"В. Г. Ш."
1890
Дождусь ли я счастливой встречи,
Чтоб в полном сборе видеть всех,
Затеять спор, послушать речи
И шумный незлобивый смех?
Вы все, бесспорно, как и прежде,
С здоровой, радостной душой,
Полны незыблемой надежды
Исправить социальный строй.
На пользу всем трудясь с любовью,
Взамен не требуя услуг,
За кровь не воздаете кровью,
Как я, ваш одичалый друг.
Но разве в смрадном лазарете
Изнемогающий больной
Дойти не может, чтоб на свете
Возненавидеть все порой?
Простите!— это озлобленье
И я испытывал не раз,—
Я б кончил жизнь (без) сожаленья,
Когда б с ней не терял и вас.
Одна лишь мысль о встрече новой
Дает мне силы для борьбы
С неволей тяжкой и суровой,
С нуждой, с глумлением судьбы.
И я ближайшей целью ставлю
Скорей вас в сборе видеть всех,
Позлить назойливого «каплю»,
Послушать говор, спор и смех...
"В ЧАСЫ ОСЕННЕГО НЕНАСТЬЯ"
04.12.1893
В часы осеннего ненастья,
Зимою, летом и весной,
В минуты счастья и несчастья —
Всегда и всюду я с тобой.
" В БУРЮ"
Буря по ущелью
Облака несет,
Вихрем и метелью,
Кружится, ревет...
Снегом забивает
Щели между скал,
Стонет, завывает,
Плачет, как шакал.
В каменной постели,
В ледяной коре,
Мрет, как в подземельи,
Как в глухой норе,
Горного потока
Неумолчный шум...
На скале высоко
Замер и аул.
Сакли словно гробы
Из гранитных плит
Прячутся в сугробы...
Сон везде царит.
Только над дорогой,
Под карнизом скал,
В сакельке убогой
Свет не угасал...
Дети полукругом
У огня сидят...
Ссорятся друг с другом,—
Есть давно хотят.
Мать их унимает,—
Бедная вдова! —
Знай,— все раздувает
Мерзлые дрова.
Дети терпеливо
Смотрят на таган...
Вот зевнул лениво
Младший мальчуган...
Холод пронимает,
А дрема долит...
Ежится... зевает...
Повалился... спит...
Щепки разгорались...
Котелок кипел...
Дети не дождались,—
Сон их одолел...
Мать их уложила
На тахту рядком,
Бережно прикрыла
Их своим платком...
И легко им стало
В мире светлых грез...
Мать лишь не сдержала
Затаенных слез...
Твердость изменила,
Страшно стало ей,—
Ведь она варила
Камни для детей.
"В АЛЬБОМ"
а
Из всех святых я обожаю
Надежду, Веру и Любовь,—
С их днем душевно поздравляю
Я Любу Третьякову вновь...
Чтоб эти три сестры, как стража,
Повсюду Любочку храня,
Внушали ей, чтоб Люба также
Не забывала и меня.
в
Когда-нибудь, когда по свету
Скитаться перестану я,
Случайно, может быть, дитя,
Ты развернешь страницу эту
И смутно вспомнишь с ней меня.
"А. Я. П."
1888
Скрывать, молчать, страдать безмолвно
Нет сил, терпенья больше нет,—
Как знать,— обижу ли вас кровно,
Найду ль сочувствье и ответ?
Но все, что так терзает душу,
На части разрывает грудь,—
Давно уж просится наружу,
Давно уж пробивает путь.
В признанье я не вижу цели,
Молчаньем я себя травлю...
Чего хочу на самом деле? —
Зачем вам знать, что вас люблю?
"БОСЯК"
1896
Ты узнаешь меня... Ты говоришь со мною...
Ты не гнушаешься презренным босяком...
Ну, что ж... я налицо, с дрожащею рукою,
Протянутой к тебе за медным пятаком...
Ненужный никому, негодный для работы...
То пьян, то голоден, то не совсем здоров...
Кабак, ночлежный дом, и целые уж годы
Сообщество бродяг, пропойц и воров...
Позор... позор и стыд!.. А помнишь ли, как прежде
Ключом могучим жизнь мою вздымала грудь,
Как, полный светлых дум и сладостной надежды,
Я гордо пробивал к заветной цели путь?
Как я хотел вместить в горячие объятья
Весь ненавистный мир, весь опостылый свет,
Дарить своим врагам в ответ на их проклятья
Улыбкой теплою обласканный привет...
А помнишь ли, с каким я вдохновенным взором
Встречал с тобой восход и провожал закат,
Как увлекала степь меня своим простором,
Как опьянял меня цветочный аромат?
С звездою каждою, с былинкой каждой в поле,
С дыханьем ветерка, с прозрачным ручейком
Я мог беседовать о счастии, о воле,
О тайнах бытия, движенье мировом...
А помнишь ли, как я, склонившись к изголовью
И трепетной рукой несмело взяв твою,
С глубокой верою и чистою любовью
Тебе, как божеству, открыл мечту мою...
И что ж? Непонятый, осмеянный тобою,
Я стал искать свое призвание в другом...
И вот я налицо,— с дрожащею рукою,
Протянутой к тебе за медным пятаком...
"БЛАГОДАРЮ ТЕБЯ ЗА ИСКРЕННЕЕ СЛОВО..."
Благодарю тебя за искреннее слово...
Прости, прости на век! Отвергнутый тобой,
Я посох и суму благословляю снова,
Благословляю жизнь, свободу и покой.
Благодарю тебя... Ты снова возвратила
Скитальцу бедному потерянное «я»,
Мучительным «прости» ему ты озарила
Забытую стезю разумного бытья.
Теперь настрою вновь заброшенную лиру,
Забуду твой напев и незлобивый смех,
Начну по-прежнему я странствовать по миру,
Молиться и любить, любя, страдать за всех.
1890
Не хочу я теперь поверять, милый друг,
Ничего равнодушному миру,—
Обличит мои думы тяжелый недуг
И заставит рыдать мою лиру...
Будут темны, как ночь, и нелепы для всех
Мои думы, надежды и грезы,
И лишь вызовут в праздной толпе дикий смех
Мои песни, молитвы и слезы.
Так не лучше ль молчать и, не жалуясь вслух,
Оставаться неведомым миру? —
Потому и молчу, чтоб тяжелый недуг
Не заставил рыдать мою лиру.
"N+N+N, или 2N+N"
Ни зависти черной,
Ни злобы позорной,
Не знала с младенчества ты,
О жизни свободной
В душе благородной
Издавна таила мечты...
Ценою ль свободы мишурное счастье
Купить согласишься теперь?
Ах, нет, нет! Иначе и память о Насте
Я вырву из сердца, поверь...
"ПЛАЧУЩАЯ СКАЛА"
Осетинская легенда
Пишу опять, но вы признанья,
Друзья, не требуйте, пока
Вдали от вас часы изгнанья
Ползут лениво, как века.
Тоской мучительной разлуки
К чему теперь тревожить вас?—
Не лучше ль почитать от скуки
Вот этот небольшой рассказ?
Давно, в младенческие годы,
Его поведал мне пастух,—
Герой его — каприз природы,
Судьбы злорадство, враг свободы,
Какой-то кровожадный дух.
Давно, давно... Всегда два раза
Сказать приходится «давно»,
Когда нам нитью для рассказа
Служить предание должно.
Когда туманное начало
Почти не вяжется с концом
И повесть рвется, как мочало,
При изложении дурном;
Когда, забыв свои заботы,
Тревоги будничного дня,
У нас в часы полудремоты
Серьезно мыслить нет охоты
И сказкой тешимся, друзья.
Давно, давно, когда суровый
Кавказ во мраке утопал,
Когда о жизни нашей новой
Еще никто и не мечтал;
Когда судьбу людей решали
Порыв, каприз и произвол,
Когда для слез, для мук, печали
Гораздо больше было зол;
Когда для варварской забавы
Людская кровь лилась рекой,
Когда для подвигов и славы
Был нужен меч и бой кровавый,—
Тогда вот случай был такой:
Как гнезда, по крутым карнизам
Необитаемых руин,
Рядами на утесе сизом
Лепились сакли осетин.
Открытый для грозы и бури,
Аул на небо не роптал.
Казбек незыблемый в лазури
Над ним алмазами сверкал.
У ног, под дымкой голубою,
На север из цветущих стран
Крутой извилистой тропою
Несмело проходил порою
С дарами пышный караван.
Немного осетину надо
Теперь, тем менее тогда,—
Винтовка, лезвие булата,
Отвага, ловкость, быстрота,—
В морщинах горных великанов
Настигнет тура, серну, лань,
Возьмет за путь от караванов
Давно положенную дань.
Тревожна жизнь, мятежно счастье,
Но странник в бурю, дождь и снег,
В часы осеннего ненастья —
Находит у него участье,
Привет радушный и ночлег.
Мхом заросла тропа крутая,
И от аула нет следа,
А в нем богатая, большая
Была кунацкая тогда.
Седой, с осанкой горделивой,
Старик Леван, бывало, в ней
Приветливо, без маски льстивой,
Встречал и потчевал гостей,
И здесь за чашей круговою
От них выслушивал рассказ,
Как там, за цепью снеговою,
Народы тешились войною,
Стремясь пробиться на Кавказ.
Хозяйство старого Левана
Вела его родная дочь
Азау,— бедняжка, неустанно
Работала и день, и ночь.
Безмерно прихотливы грезы
Беспечной юности везде,
Но скорби затаенной слезы
Не иссушают грудь нигде
С такой ужасной быстротою,
Как там, на родине моей.
Азау была уже вдовою,—
Увяли раннею весною
Цветы, взращенные для ней.
Но небо было милостиво,—
Дало ей сына — весь в «него»—
И как она его ревниво
Оберегала от всего!
С большими черными глазами,
С копной волос, как белый лен,
Красавец сын с его годами
Не в меру был смышлен, силен.
Любимец всех,— сбежит, бывало,
В аул к родным — исчез и нет!
Ему и горя было мало,
Что мать его в слезах встречала,—
Придет,— хохочет ей в ответ...
Окончен ужин, но рассказу
Конца и в полночь еще нет...
В былые времена Кавказу
Не трудно было знать секрет
Страны, где все права народа —
Покорность, труд, нужда и стон,
Где все, что создает свобода
Карал безжалостно закон.
Везде гнетущую тревогу
Вселяла весть о том, что враг
Поставил за Кубанью ногу
И силится пробить дорогу
К Дарьялу в девственных лесах.
Еще далек он, но для встречи
Готовым надо быть теперь,
Пока чугунные картечи
Не постучались в окна, в дверь,
И, проломав в стене окошко,
Большая бомба по углам,
Дымясь, не начала, как кошка
За мышью, бегать по пятам.
Леван тревожился немало,—
Он часто выходил на сход,
Увещевал... Толпа внимала,
Шумела, слабо понимала
Опасность... Шел за годом год.
Тревожней становились вести,—
Пощады побежденным нет.
К защите родины и чести
Решит ли приступить совет?
Двенадцать стариков почетных
Уже рядят двенадцать дней,
Как встретить коршунов залетных,
Незваных потчевать гостей?
И лишь с тринадцатым заходом
Едва-едва могли решить,
Что лучше умереть народом
Свободным, чем кровавым потом
Рабами деспоту служить.
. И весь народ единогласно
Решенье принял, как закон,
Хоть волю понимали разно,
А рабство понимал ли он?
Решили запастись отвагой,
Зернистым порохом, свинцом...
«Не поменяется папахой,—
Клялись все,— с девичьим платком
Никто из нас». И в довершенье
Утес, замкнувший головой
Исток глубокого ущелья,
Народ решил без замедленья
Украсить башней боевой.
Работа быстро закипела.
На мшистых каменных плечах
Утеса положили смело
Подножье стен,— пусть знает враг,
Какой незыблемой заставой
Ему здесь загородят путь,
С какой отчаянной отвагой
Здесь каждый грудью встретит грудь,
Как страха, жалости не зная,
Здесь все решились, как один,
Погибнуть, кровью истекая,
Как честь страны, свободу края
Ценить умеет осетин!
Лучи багрового заката
Погасли на вершинах гор...
К ночлегу возвратилось стадо...
Кипит работа до сих пор.
Подножье широко и прочно,
На нем, как вылита, стена,
И все срослось с скалою, точно
На башне выросла она.
Спустились мастера к подножью
И пред творением своим
Отдались сладкому безмолвью,—
Впервые общею любовью,
Любить, ведь, приходилось им.
С лучом румяного восхода
Дарила людям своей привет
Вновь пробужденная природа...
Но где же башня? Башни нет!..
Не видно на вершине дикой
Утеса даже и следа,
Как будто этот труд великий
И не был начат никогда.
Внизу лишь, в глубине долины,
Валялись плиты здесь и там...
Непостижимо!—«Без причины
Нет бед»,— решают осетины
И шлют молитвы к небесам.
Двенадцать стариков почетных
Уже рядят двенадцать дней,
Как испросить у сил небесных
Прощенье за грехи людей?
И чем прогневанное небо
Умилостивить, чтоб оно
С врагом, громящим все так смело,
Не действовало заодно.
И лишь с тринадцатым заходом
Едва-едва могли решить,
Что чем под ясным небосводом
Быть небом проклятым народом,—
Так лучше умереть, не жить!
"ПЕРЕД СУДОМ"
Я ваш теперь... Мое признанье
Смягчит ли строгий приговор?
На что вам имя, год и званье?
Судите! Я убийца, вор.
Я не боюсь позорной казни,—
Давно готовился я к ней;
Как с грязной ношею своей,
С преступной жизнью без боязни
Всегда расстаться я готов,
Как за добычею в овраге
От рук подвластных мне воров,
Так и в цепях, в петле, на плахе.
Судите! Жизнь меня не манит,—
Мне в ней не дорого ничто,—
Добром, конечно, не помянет
Эски-разбойника никто!
Кому обязан я рожденьем,
Клянусь,— не знаю до сих пор,
Тяжелым, грустным сновиденьем
Началось детство в дебрях гор.
В лохмотьях, грязный и босой
Я рос по княжеским задворкам,
Выл по ночам голодным волком
И петухом кричал зарей...
Кому в младенческие годы
Судьба готовит, как рабу,
Неволи тяжкие невзгоды,
Тому к позорному столбу
Нестрашной кажется дорога.
Чем я успел прогневать бога,—
Свидетель бог,— не знаю сам,
Но я страдал не по годам...
Для взрослых я служил забавой,
А для детей был пробой сил —
Худой, тщедушный и плюгавый;
Меня при встрече каждый бил,
Без нужды... так... за то, что слаб...
Не помню ласкового слова
Ни от кого,— всегда лишь раб,
Холоп — и ничего другого!
Кругом других детей ласкают,
А я для всех всегда чужой...
За что ж меня лишь презирают,
Бранят, глумятся надо мной,—
За что?— взывал я. Нет ответа.
Искать его в себе самом?
Но мог ли разгадать я это
Своим младенческим умом!
За что один я так наказан?
Кто мать моя? Где мой отец?
Кому страданием обязан?
Кто я?— Скажите наконец!
«Холоп»— мне слышалось повсюду
В ответ,— другого званья нет,—
Я это слово не забуду.
«Холоп»— но это ли ответ?!
Как медленно тянулись годы
Бессилья, зависти и слез,
Сознанья смутного свободы,
Ночей без сна и сна без грез!
Мне шел четырнадцатый год,
Когда мне поручили стадо...
Как я любил шум водопада,
Вершины гор, небесный свод
И скал задумчивых молчанье!
Я понял птицы щебетанье,
Невнятный шепот, шум лесов.
Я чутко отвечал на зов
Орла, парящего в лазури,
Я понимал, стенанье бури
И ветра заунывный вой...
Любил я раннею весной
В уборе праздничном природу,
Любил, как юный пастушок,
Свой посох, стадо и рожок,
Любил я жизнь, любил свободу...
В аул на праздник Магомета
Из гор охотно я ходил,—
Весь день, всю ночь там до рассвета
В пирах и пляске проводил.
Меня так ласково встречали,
Что я готов был навсегда
Забыть тяжелые года
Былых невзгод, былой печали...
Немало зарождали дум
Во мне красоты мирозданья;
Потока горного журчанье
И грозный водопада шум
Ласкали часто на свободе
Такими песнями мой слух,
Каких не знал никто в народе,—
Их пел, их ведал лишь пастух.
За них меня и принимали,
Как гостя, потчевали все,—
И те, которые так гнали
Меня когда-то, даже те!
Холопа нет, раба не стало,—
Я был пастух, но «человек».
Кто в детстве поплясал немало
За черствый просяной «чурек»,
Тот после смелою стопою
Выходит из толпы в кружок
И за красавицей младою
Плывет, как по морю челнок...
Я танцевал легко и плавно,
И все черкешенки со мной
Вступали в танец круговой
С восторгом, с радостью... Забавно,—
Не отличаясь красотою,
Между подругами порою
Я будто поселял раздор...
Иль так пленял их мой убор?
Рожок и шляпа полстяная,
Тяжелый посох и сума,
Приволье с рабством совмещая,
Сводить красавиц мог с ума?
Не знаю... Но, пастух бездомный,
Я сжился с мыслью —«выбор мой»,
И сердце подарил одной,
Всегда задумчивой и скромной
Княжне Залине... Но вам чужды
Неволи беспросветной нужды,
Волненье молодой крови,—
Вам не понять моей любви!
Да и на что вам знать тревоги
Согласно бьющихся сердец?
Где судьи и законы строги,
Там все решает лишь конец.
К чему вас утомлять признаньем
Излишним? Я сказал, кто я.
Вся жизнь моя была проклятьем,
Вся повесть — гнусная петля.
Безумный раб, холоп ничтожный,
Щенок, подкинутый судьбой,—
Я, мыслью ослепляясь ложной,
Открыто выступил на бой
С адатом родины суровой.
Я полюбил весь мир, весь свет
И дерзко требовал в ответ
Себе какой-то жизни новой —
Свободы, равенства и счастья...
Я дерзко требовал у всех
Любви и братского участья,
А встретил ненависть и смех...
С каким глубоким омерзеньем
Я был отвергнут!.. Стыд, позор...
Гнетущий страх пред пошлым мненьем
Толпы злорадной... Брань и спор...
Насилье... девичие слезы...
Вконец поруганная честь...
Врагов озлобленных угрозы
И крови жаждущая месть...
Припомнить все теперь нет силы,
Но жизнь свою,— свидетель бог,—
На холм безвременной могилы
Тогда же променять я мог...
Все, все Залина погубила
Своею страстью роковой!
Зачем, безумная, любила,
Страдала, мучилась со мной?
Чего достигли мы любовью?!
Весной, когда пронесся слух
О свадьбе, я забросил плуг...
Пошел... и обагрился кровью...
День гас... Румяный луч зари
Мерцал на Эльбрусе вдали...
У камня, посреди долины,
Убил я жениха Залины...
А остальных,— их было много,—
За что и где? Не знаю сам...
Я помню лишь, судил я строго,
Не внемля стонам и слезам...
Теперь я ваш... Без состраданья
Пусть судит и меня закон;
Я не ропщу,— мое признанье
Не слезы, не мольбы и стон
Перед позорною могилой,—
Ее я заслужил с тех пор,
Как я назвал Залину милой
И та потупила свой взор...
Судите! Преступленьем новым
Не искуплю свою любовь,—
Потоком будет течь багровым
И без меня людская кровь...
Сказать «прости» родному краю,
Как прежде, не могу теперь...
В железо скованный, как зверь,
Я ненавижу, презираю
Улыбку радостного дня...
Жизнь будет краше без меня,
А смерть... Увы!— зачем лукавить? —
Она поможет позабавить
С моею повестью печальной
Моих суровых палачей...
За что привет Эски прощальный
Прошу Залине снесть моей!..
"ФАТИМА"
КАВКАЗСКАЯ
ПОВЕСТЬ
ПОСВЯЩЕНИЕ
Ах, с каким безграничным восторгом, дитя,
На руках из мишурного света
Я унес бы далеко, далеко тебя
И любил бы любовью поэта...
Детский слух услаждал бы я лирой своей,
И под звуки ее безмятежно
Засыпала б ты сладко на груди моей,
А я пел бы, баюкал бы нежно...
Много, много сложил бы я песен тогда
На чарующем лоне природы
О восторгах любви, наслажденьях труда
И о светлом блаженстве свободы...
I
Полна кунацкая Наиба
Привета ласковых затей,
Немало из Чечни, Гуниба
И славной Кабарды гостей,
Встречая здесь прием радушный,
Досуг тревоги боевой
Беседе отдает живой.
Адату родины послушны,
Храня обычай старины,
Кавказа верные сыны,—
Будь кровники — без злобы тайной,
При встрече званой иль случайной,
По возрасту, по праву лет,
Здесь делят ужин и обед,
И, как друзья, полны одною
Лишь мыслью о приволье гор,
Ведут за чашей круговою
Согласный, долгий разговор...
Здесь кунаки равны, как братья;
Их жизнь священна, как Коран;
За их обиду мусульман
Клеймит народное проклятье.
Беглец, измученный дорогой,
Подчас беспомощный абрек,
Больной, слепой, старик убогий —
Привет им, отдых и ночлег.
Сюда на праздник годовой
Идут красавицы аула
И водят танец круговой.
Здесь много юношей взгрустнуло,
Читая строгий приговор
Во взглядах девы... Здесь немало
Горянок шепоту внимало,
Стыдливо потупляя взор...
Наиб уж стар. Наиб уж сед...
Не годы, не боязнь могилы
Сломили мужество и силы
Питомца доблестных побед.
Давно ль, как юноша беспечный,
Он, ветер рассекая встречный,
Отважно на коне скакал!
Давно ль в морщинах диких скал,
Добычу смело нагоняя,
С винтовкой за плечом весь день
Бродил он, устали не зная...
Давно ль за кровником, как тень,
Гоняясь в темноте ночной,
Он к утру приносил домой
Его ружье, кинжал, папаху...
Хвала всесильному аллаху!
Не будем воспевать любовь,
Не станем говорить о чести
Там, где еще законы мести
Сулят охотно кровь за кровь...
Но горе старому джигиту,
Когда он на закате дней
Отпустит выместить обиду
Последнего из сыновей,—
Разбита вся его опора,
Погибли радость и покой!..
Под песнь унылую укора,
Впотьмах, неведомой тропой,
Как вор, бредет он торопливо
Тогда к могиле... Как пугливо
Глядит он на своих друзей,
Как ненавидит он людей!..
Наиб... Горька его утрата,
Печаль безмерна — видит бог,—
Любил он сына, Джамбулата,
Но... горе пересилил долг,—
Наиб обязан для него
Предать минувшее забвенью,—
Судьба вручила попеченью
Печальной старости его
Красавицу — приемыш-дочь...
Его утеха вся — Фатима;
Он занят ею день и ночь,
И им, как клад, она хранима.
— Дитя, ты видишь, сединою
Сребрится голова моя,—
Быть может, скоро надо мною
Холмом насыплется земля...
В тот день, как мать твоя скончалась
И бесприютной сиротой
В ауле нашем ты осталась,
Я взял тебя... Обет святой
Тогда я дал пред стариками
Беречь тебя, как дочь свою,
И с лучшим князем между нами
Скрепить законом жизнь твою.
Как роза южная весною
Цветет украдкою в горах
И украшает их собою,
Так точно на моих руках
И ты росла и расцветала...
Молва о прелести твоей
Не раз ко мне уже сзывала
Лихих князей и узденей...
Ужель из них твое вниманье
Ничей не подкупает взгляд?
Они руки твоей хотят
И ждут меня... Я жду признанья...
Фатима, быстротечны лета,—
Тебе быть матерью пора...
Законы святы Магомета,—
Их неминуема кара...
Попрать адаты и преданья
Отцов — преступно... Дочь, поверь,
Ни в ком не встретим состраданья,
Не дав ответа и теперь...
Фатима, не терзай так больно
И так истерзанную грудь!
Она измучилась довольно
За Джамбулата... Не забудь,—
Вы только были мне отрадой
По смерти матери его...
Я вас растил... И вот награда:
Пять лет, как вести от него
Я не имею, а в тебе —
Ни капли жалости ко мне!..
Фатима... Как? Ужели слезы?..
Ты плачешь? Дочь моя, о чем?
Мои слова — не брань угрозы,
А скорбь о возрасте твоем...
— Отец, зачем терять напрасно
Слова и время? Знаю я,
Бороться нам не безопасно...
Что делать!.. Видишь — я твоя...
Отдай меня, кому желаешь,—
Тебе простит и бог и свет,—
Мне все равно... Здесь речи нет
О счастье...
— Дочь, ты убиваешь
Бедой согбенного отца!
Клянусь вот этой сединою,
Клянусь величием творца,
Что я живу теперь одною
Мечтой о счастии твоем...
Права отцов, адатов силу
И мысль о выборе моем
Я унесу с собой в могилу,
Едва сердечное признанье,
В награду за мои страданья,
За все насмешки надо мной
Судьбы злорадной, я услышу
Из уст Фатимы дорогой...
Дитя, открой страдальцу душу,
Молю тебя...
— Изволь, отец.
Когда измученный гонец
С Чечни к нам в полночь прискакал
И пред старшинами аула
Здесь со слезами рассказал
О притеснениях гяура...
Когда вы все — и стар и млад —
С оружием за Сулак спешили,
Ты помнишь, как тебя просили
И я, и сын твой Джамбулат
Пустить его... Ты не забыл
Его проклятья и молитвы...
Твой сын, я знаю, молод был
Для ужасов кровавой битвы,
Но он исторг твое согласье...
Безумная! Как заодно
С ним детской мыслью увлеклась я!..
Но так нам, видно, суждено!..
Ты помнишь — ни один в походе
Не красовался на коне,
Как он... Отец, то не войне
Служить хотел он — нет! — свободе...
Свободе!... Он любил тогда...
Прости, отец, мое признанье!..
Пять лет в бесплодном ожиданье
Прошли, промчались без следа,
Как ряд ночей, без сновиденья,
Без искры света... Но, поверь,
Порой надежда и теперь
Сменяет горькое сомненье,—
Я жду его... Но что мечты
И клятвы девушки презренной! —
Они не стоят, чтобы ты
Закон отцов попрал священный...
Должно быть, так угодно року,
Что друг для друга мы равно
Погибли с ним давно, давно...
Табу великому пророку!..
Изволь, отец, я покоряюсь
Своей нерадостной судьбе,—
Преступным бременем тебе
Я оставаться не решаюсь,—
Сдаюсь пред силою адата...
Нарушу юности обет...
Забуду имя Джамбулата...
И выхожу, — позволишь, нет, —
За Ибрагима...
— Дочь?!
— Сам бог
Его в удел мне посылает...
— Но он ничтожен, он убог,—
Опомнись, дочь!..
— Отец, пылает
Любовью сердце в нем давно...
— Но он не князь...
— Мне все равно...
Там, где нашла в себе я силу
Зарыть мечты мои в могилу,
Поверь, отец мой дорогой,—
В труде, облитом потом, кровью,
Согретом правдой и любовью,
Найду отраду и покой...
Отец, ты выслушал признанье
Безумной дочери твоей,—
Суди ж ее без состраданья,
По слову совести своей,
Суди преступницу скорей!..—
Старик прикрыл глаза рукою...
Он только мог ответить ей
Упавшей на ковер слезою...
II
Свежо... Полночною прохладой
Повеял ветерок из гор...
Стоят возы живой оградой...
Пылает небольшой костер...
Быки пасутся над рекою...
Вот кто-то песню затянул,—
Звучат болезненной тоскою
В ущельях песни... Вот зевнул
Какой-то дремлющий... Привольно
На мягкой зелени лежать
В такую ночь,— начнешь невольно
Бессвязно, без конца считать
В пространстве тлеющие очи;
Меж тем блуждают без конца,
Дивясь премудрости творца,
И думы в полумраке ночи...
Как сладко за свою свободу,
Как мысль беспомощную жаль!
Обнять весь мир, постичь природу,
В надзвездную проникнуть даль —
Увы, ей не дано судьбою!..
Мелькают тени за арбою...
Один хлопочет у костра,—
Готовит ужин... Но пора!
Черкесы чинно у огня
Садятся стройным полукругом...
Обычай родины храня,
Два отрока, подобно слугам,
По старшинству всех наделяя,
Обносят чашами их ряд...
Картину ярко озаряя,
Дрова, как факелы, горят...
Похлебка и чурек ячменный!..
Кому их труд тяжелый мил,
Как ласки дружбы неизменной,
Тот ужин их бы полюбил...
А мы, читатель мой бесценный,
Мы любим негу и покой,
И в нашей праздности вседневной
Нам нужен ужин не такой!
Но тише! Юному черкесу
Вблизи послышались шаги...
— Благослови, аллах, трапезу,
Пророк вам всюду помоги! —
С приветом путник неизвестный
Явился к ним из-за арбы.
Все приподнялись...
— Будь небесным
Послом и гостем, коль рабы
Твои достойны этой чести...
За скромный ужин не брани...
Поведай радостные вести,—
Откуда, для кого они?
— Не мне, несчастному лезгину
Быть светлым вестником небес;
Рукой бессильной я не сдвину
Загробной вечности завес...
Оставшись круглым сиротою,
Я вырос на чужих руках,
Считая матерью родною
Старуху о пяти зубах.
Она и ветхая лачуга,
Чурек на ужин и в обед,
Солома, сказки в час досуга —
Вот все,— и детства нет как нет!..
Я подрастал... Старуха знала,
Чему питомца научить,—
Она меня безбожно гнала
Князей за пиршеством смешить...
Я пел, плясал без утомленья
И мог остатками стола
Кормить старуху... Как мгновенье,
И юность светлая прошла...
Давно, давно тот возраст минул,
Давно старухи этой нет;
С тех пор, как я аул покинул,
Промчалось много, много лет...
С тех пор я странствую немало
С сумой и посохом своим,—
Пою для всех и — где попало...
Везде привет, везде любим...
Когда-то жизнь во мне кипела,
Вперед без страха я глядел,—
Искал борьбы, искал я дела...
Был близок к ним... но заболел...
Очнулся я в стране далекой,
Среди неведомых степей,
Без сил к борьбе с судьбой жестокой,
С насмешкой чуждых мне людей...
Жизнь стала для меня укором,
А жить хотелось, видит бог!..
Меж тем моим усталым взорам
Повсюду чудился острог...
Как я хотел предать забвенью
Порывы мысли роковой!..
Как челн над темной глубиной,
Я был покорен дуновенью
Едва приметного зефира...
Без сожаленья, без кумира,
Без слез, без ласки и привета,
Без искры радости и света,
Мелькали смутной чередой
За днями дни... Обрыв крутой
Меня заставил оглянуться...
Вперед... туда? Назад... вернуться?..
Нет, лучше где-нибудь в сугробе
Сном непробудным почивать,
Чем в смрадном леденящем гробе
Оков бряцанию внимать...
Назад, назад!.. Когда б вы знали,
Мои случайные друзья,
Как взоры дня меня пугали,
Как солнца сторонился я!
Где беспредельна степь, как море,
Где чуть колышется река,
Там безграничны скорбь и горе,
Часы ленивы, как века...
Беспомощно слабеют ноги,
Бессильно замирает грудь...
Взглянешь назад — нет полдороги,
Вперед — как вечность, долог путь!..
И вот с мучительной тоскою
Из груди рвется тихий стон
С невыразимою мольбою
О смерти... Но все тот же сон:
Я вижу снежные вершины,
Ущелья, пышные долины
Далекой родины моей...
Я слышу песнь моих друзей...
Как барс, ужаленный стрелою,
Очнусь... бросаюсь вновь вперед...
Лечу неведомой тропою,
Пока вновь сердце не замрет...
Друзья, простите тягость речи
Скитальцу бедному,— порой
Избыток чувств и сладость встречи
Жемчужной искрятся слезой...
Простите, что родное блюдо
Слезами подслащаю я...
Клянусь вам, велико то чудо,
Что с вами греюсь у огня...—
Все молча страннику внимали,—
Мальчишка не доел чурек,—
Но, слушая, не понимали,
Откуда, что за человек?..
— Я вижу,— начал он с улыбкой,—
Вас удивляет мой убор...
Что делать? Он невольной шуткой
Смешит суровость наших гор;
Я не ропщу,— ведь перед вами
Певец-скиталец и пастух,—
Убог умом, богат словами,
Кумир красавиц, враг старух...
Теперь иду,— здесь недалеко
Примолк над бурною рекой
Аул... На праздниках пророка
Хочу забавить там игрой
Наиба... Чай, давно пеняет
Старик... Не так ли?..—
Все молчат.
Кого в Наибе он теряет?
О чем те струны прозвучат,
Которые так запоздали
Узнать о смерти старика?
Зачем же слезы засверкали
В очах скитальца-кунака?
— Ужели,— гость спросил тревожно,—
Вопрос невинный вас смутил?
Зачем молчите? Все возможно,—
Наиб был стар... и слаб, и хил...
Быть может, он...
— Мой друг случайный,—
Заговорил черкес седой,—
Ты облечен какой-то тайной...
Клянусь вот этой бородой,
Ты не певец родного края,
А то бы песнь твоя, рыдая,
Печальной повестью давно
Ласкала б слух... Но все равно,
Быть может, шел ты издалека
К Наибу передать привет
От Джамбулата, то жестоко
Промедлил... Старика уж нет...—
Глухим, подавленным рыданьем
Дополнил речь его кунак...
— Чем объяснить, ответить как
Его слезам, его страданьям? —
Решал в раздумии глубоком
Черкес...
— Аллахом и пророком
Тебя мы заклинаем, брат,—
Признайся, ты...
— Я Джамбулат...
III
У крайней сакли, под навесом,
Играет с маленьким черкесом —
Сынишкой — молодая мать.
Она старается поймать,
А он, бутузик, убегает...
Хохочет... Вот упал... кряхтит...
Она проворно подымает
Его, целует... он визжит,
Барахтаясь в ее объятьях...
Блажен, кто матери в занятьях
Служить помехой в детстве мог!
Но... что за робость? Чрез порог
Калитки Джамбулат не смеет
Переступить в счастливый двор...
Как ночью малодушный вор,
В виду своей добычи, млеет,
Томится и дрожит в засаде...
Вперед — нет мужества шагнуть,
Назад — позорным мнится путь, —
Куда же?.. Джамбулат в досаде
Сжал челюсти... «Ужель с щенком
Холопа ей не надоело
Дурить?» — и мощным кулаком
В калитку постучал он смело...
Внезапный стук смутил на время
Ребенка... Молодая мать
Пошла к калитке... «Гость — не бремя»,—
Адату этому послушна,
Она привыкла принимать
Его во всякий час радушно.
Дверь растворяется проворно,
И пред хозяйкою, задорно
Облокотясь на посох свой,
В широкой шляпе и с сумой
Предстал знакомый нам кунак.
Взгляд гостя, как огонь, пытливый
Смутил хозяйку... Словно мак,
Зарделись щеки... Взор стыдливо
Погас в ресницах... на устах
Улыбка замерла красиво...
Работа путалась в руках...
Огнем неизъяснимой тайны,
Волнуясь, трепетала грудь...
Но не надолго...
— Гость случайный,—
Она промолвила,— твой путь
Тяжел, далек, сомненья нет...
Но всем, кто ни проходит мимо
Убогой сакли, я привет
Передаю от Ибрагима,—
Не откажи его принять...—
Она, казалось, овладела
Собою, но очей поднять
На «пастуха» еще не смела...
Момент... другой,— и взгляд пришельца
Ей разум объяснил не так,
Как смутно объясняло сердце,—
И вновь пред ней стоял кунак,
Пастух усталый и голодный...
Его костюм простой, свободный,
Его осанка, смелый взгляд,
Улыбка — ясно говорят,
Что он из гор...
— Благодарю
Сердцами правящего бога!
Твое приветствье у порога
Я, как святыню, схороню
В душе моей... Благодарю!
Красавиц видел я немало,
Но грудь мою ты взволновала
Иным восторгом,— я горю
Любовью брата... Никогда
Твой голос нежный не забуду;
В минуты счастья и труда
Я за тебя молиться буду
Всегда, везде... Я прост, ты видишь,—
Пастух не может быть иным...
Я знаю, скоро ты забудешь
Мои слова; как снег, как дым,
Как клятвы юности незрелой,
Они исчезнут без следа
Из памяти... что за беда!
Прости, пастух я очень смелый,—
Таким красавицам, как ты,
Смешны восторги и признанья,
Забавны пылкие мечты
И скучны при луне свиданья,—
Вот ваш обычный недостаток!
Прости, что гость твой больно падок
На откровенность... Не всегда
Таков я... Праздная болтливость
К ночлегу не сберет стада,—
А здесь... где женская стыдливость
Не терпит юности затей,
Дичится радостей свободы,
Где слово мужа, визг детей —
Источник счастья и невзгоды,
Где ложны клятвы и обет,
Здесь промолчать... уменья нет!..
Ты видишь, гость твой не скучает...
А если подадут пирог,
Волчком заходит турий рог,—
Забавен пастушок бывает...
— Кунак веселый ест немного
И напивается водой;
Он никогда не судит строго
Прием хозяйки молодой,
А потому могу я смело
Просить в кунацкую его,—
Не прогневись.
— Вот это дело!
Я ждал лишь слова твоего,—
Ведь басней соловья с тобою
Нам не насытить,— но теперь
Благославляю всей душою
И твой привет, и эту дверь...
Я мужа твоего знавал...
Мы часто в альчики играли...
Он лучше всех нас воровал,
Но мы его за трусость звали
Тихоней... О тебе, скажу,
Я знаю только понаслышке...
И мальчик ваш?
— Да.
— О сынишке
Не знал... и больно накажу
Его, разбойника, за это...—
Какая странная примета,
Читатель, узнавать людей:
Мы вызываем у детей
Испуг и слезы поцелуем,
Когда неискренно целуем,
Когда не любим их... Поверь,
И Джамбулат хотел теперь
Притворно приласкать ребенка,
Но он не дался,— мальчик звонко
Заплакал и — скорей, скорей —
В объятья матери своей!
Табу всеправедному богу!
Табу хозяевам! Пора!..
Но гостя выпить на дорогу
Хозяйка просит из «тура».
— Я опьянею...
— Добрый путь!..
Ты пьешь здоровье Ибрагима...
— А чтоб вас вместе помянуть,
Скажи мне имя...
— Я — Фатима...
— Одну Фатиму знал и я.
С тех пор красавицу такую
Я не встречал... Как дочь родную,
Как равнокровное дитя,
Князей почтенная семья
Ее взрастила на свободе...
Одна другой звучней, милей,
Как о волшебнице, о ней
Слагались повести в народе...
Смотринам не было конца...
Но стать женой... нет, невозможно! —
Старик ей заменял отца,
А юный князь... О, как безбожно,
Как непомерно наказанье!..
За Сунжей вспыхнуло восстанье...
И князь исчез в бою одном
Бесследно... Но беда не в том,—
Пусть он убит, казнен на плахе,
Все ж лучше, чем...
— Жених был жив?! —
Хозяйка перебила в страхе.
— Казалось, нет. Так порешив,
И старый князь стал падать духом,
Вторым ударом он убит:
Красотка, доверяя слухам,
Позорит клятвы, не щадит
Родных адатов и тайком
Выходит за раба...
— Довольно!
О ней доскажешь мне потом..
Ты мне о князе молодом
Не все сказал...—
Длинна уж больно
И не занятна речь о том,
Как он в плену, в цепях железных,
В темницах, в подземельях тесных
Грустил и думал лишь о ней,
Лишь о красавице своей...
Как, наконец опять свободный,
Он к ней пришел больной, голодный
И встретил безучастный взгляд...
— Но — имя князя?
— Джамбулат...
— Пастух! прости... я вся сгораю...
Я не могу владеть собой,
Все это — сказка... да? Я знаю,
Что князь убит...
— Он пред тобой!..
IV
Объята сакля тишиною...
Лучины тусклый полусвет
Бессильно вздорит с темнотою...
Уж полночь... Ибрагима нет...
Ребенок спит спокойно, мило...
Самой Фатиме не до сна,—
Всю ночь прождать она решила,
И ждет... задумчива, грустна...
Вдруг легкий стук... Она вздрогнула...
Шаги все ближе... Нет, не сон!
Приехал, думает... взглянула
И изумилась... Что ж!.. не он...
Не муж... Пред нею очутился,
Как призрак ночи, Джамбулат...
— Ах!.. Это ты?
— Да... Заблудился...
Застигла буря... ночь, как ад —
Ни зги не видно... Нет дорог,—
Размыто все... Мосты сломало...
Признаться, досталось немало,—
Едва, едва добраться мог...
Но все прошло, и — слава богу! —
Сбирайся,— дорог каждый час...
Нас кони ждут... Абы в дорогу,
А там пусть нагоняют нас...
— Что ты сказал?..
— Ничтожным страхом
Не оскверняй начатый бой
С холопами...
— Клянусь аллахом,
Обиды никогда такой
Я не ждала от Джамбулата...
— Не любишь ты!..
— Люблю, как брата,
Мне небом посланного вновь...
— Не больше?
— Это ль не любовь!
— Фатима!.. Полно! Где же слово,
Где клятвы наши и обет?..
— Теперь не воскресишь былого,
Не требуй, не ищи,— их нет...
— Изменница!..
— Ждала я долго...
Суди, легко ли ждать, когда
Кругом все осуждают строго
Мой возраст, девичьи года?
Просить руки моей, как счастья,
Шли и уздени и князья
И, не найдя во мне участья,
Чернили клеветой меня...
Боролась я четыре года...
Мне не легка была свобода
Такого выбора, поверь,
Но все ж я счастлива теперь...
Я не ропщу... Нарушив клятвы,
Дала я верности обет...
Кормлюсь плодом нелегкой жатвы,—
Где труд, там преступленья нет.
Благословлять мой выбор скромный
Обязан был бы ты, как брат,
А ты вступаешь с ночью темной
В союз... Опомнись, Джамбулат!
Перенесла я слишком много,
Чтоб так бездушно разрушать
Мою святыню... Бойся бога,—
Теперь я замужем, я мать.
— Жена продажного холопа
И мать щенка...
— Не оскорбляй!..
Позорна, князь, такая злоба...
— Прости... Но после не пеняй!
* * *
Объята сакля тишиною...
Лучины тусклый полусвет
Бессильно вздорит с темнотою,
А Ибрагима нет и нет...
В углу, на тахте, безмятежно
Вкушает сладкий, мирный сон
Ребенок... Мать склонилась нежно
Над ним и плачет... Из окон
Уж брезжит голубой рассвет...
Лучина слабо догорает,—
То вспыхнет, то совсем стухает...
А Ибрагима — нет как нет...
Пахнуло утром... тень редеет...
Чуть-чуть румянится восток...
Щебечет ласточка... бледнеет
Звезда. Рокочет чуть поток...
Скрипит арба... но... мимо... мимо!..
И снова в сакле тишина.
Фатима... бедная Фатима
Все ждет и ждет... ни грез, ни сна!
Дрожит как лист... И кто узнает,
Какая цепь забот и дум
Гнетет, щемит и надрывает
Усталый, изнуренный ум!
С какой тоской, с какой любовью
Она склонилась к изголовью
Ребенка... Что сказать ему
Она хотела?.. Но к чему?!
Малютка спит... Святые грезы
Его не в силах разогнать
Ни тихий плач, ни эти слезы,
Какими обжигает мать
Его чело, его ланиты...
— Спи, милый! Дорог этот сон,—
Нет в мире радостней защиты...
Придет пора,— ослабнет он,
Иссякнет, и, когда проснешься,
Поймешь, почувствуешь, дитя,
В каком отчаянье тебя
Лобзала мать, и ужаснешься...
А до тех пор ничто земное
Да не нарушит светлых грез! —
Весь мир, вся жизнь не стоит слез,
Не стоит твоего покоя! —
Но... дверь, как будто бы рукой
Волшебной, растворилась снова,
И в сень, глядевшую сурово,
Окутанную полумглой,
Черкес вступает молодой...
Его не видят... Осторожно
Снимает бурку он с себя...
— Так изнурять себя безбожно,
Фатима!..
— Ты?! Ждала тебя...
— Я мог приехать раньше, позже,—
Ужель должна сидеть всю ночь?
Ведь этим путнику помочь
Ты не могла...
— Вернулся... боже!..
— Фатима! Плачешь?.. Что случилось?
Ребенок болен? Говори...
— Нет... Он здоров... как сердце билось...
Не дожила бы до зари,—
Все бредила сырой могилой...
Теперь прошло... ты здесь, мой милый,
И я спокойна... Ты устал?
Промок под ливнем... голодал...
Но ничего... я накормлю
Тебя превкусным пирогом.
— А я трусиху удивлю
За это шелковым платком...
— Ах, Ибрагим, зачем напрасно
Всегда расходуешь свой труд...
— Нет, ты надень... Вот так...
прекрасно,—
Таких не видывали тут...
— Ты плохо ел...
— Я сыт... довольно...
Вот только новостями больно
Скупишься ты...
— Вернулся брат...
— Какой?
— Не помнишь... Джамбулат...
V
Проснулся царственный Казбек,
Восход приветствуя румяный.
Долины быстротечных рек
Покров свой сбросили туманный...
Лениво выползают горы
Из облаков... Проснулся лес,
И птиц восторженные хоры
Благословляют ширь небес.
Проснулись мирные черкесы...
В ущелье тесном, где аул
Венчает грозные отвесы,
Клубится пыль и слышен гул
Лихой забавы скакунов...
Бегут стада... и над скалою
Ползет прозрачной синевою
Дым хлопотливых очагов...
Проснулось все... Прошла дремота,
Рассеян мрак... повсюду свет...
Ликует мир... кипит работа,
И все живое свой привет
Шлет солнцу...
За Шайтан-горою,
В кустах, меж грудами камней,
Поросших мохом и травою,
Ползет тропинка, словно змей...
За дичью раненой, шальной,
В трущобах горных запоздалый
Охотник иногда домой
По ней спускается усталый;
С сумой, ремнем и топором,
Тяжелой удрученный думой,
По ней взбирается с трудом
К опушке дровосек угрюмый;
На посох длинный опираясь,
Порой пастух по ней несет
С коша в аул душистый мед
И сочный сыр... Теперь, цепляясь
За камни, плющ, кусты и мох,
То, как ребенок чрез порог,
Переступая чрез преграды,
По ней взбирался Джамбулат.
Куда? Зачем? Какой награды
Он ищет здесь?.. Тревожный взгляд,
Как зверь затравленный, блуждает,
Не отдыхая ни на чем...
Горячий пот с чела стекает...
Расстегнут ворот, за плечом —
Вся слава дедовских побед —
Ружье с насечкой золотою...
За пояс воткнут пистолет;
Кинжал оправой дорогою
Играет с солнечным лучом...
Башлык болтается небрежно...
Тревога тайная во всем!
А мир!.. Баюкая так нежно,
Чаруя дивной красотой,
Манит, ласкает до забвенья,
До слез, до сладкого томленья...
Простор... приволье... тишь... покой!..
Чуть слышен неустанный гул
Во мгле зарытого каскада...
Игрушкой кажется аул...
Как муравьи, расползлось стадо
По яркой зелени. Пастух
За ним бредет неторопливо...
Вот он запел... Ему игриво
Повсюду вторит горный дух:
Аллах всемогущий,
Аллах вездесущий,
Велик ты в творенье твоем!
Полны чудесами
Земля с небесами,—
Премудрость твою мы поем...
И степи, и горы,
И реки, и долы,
Озера, моря и леса,
От края до края
Тебя прославляя,
В гимн стройный слили голоса.
Но вот тропинка обогнула,
Как ад, зияющий овраг,
Змеей по скату промелькнула
И затерялася в кустах...
Но вот опять в траве зеленой
Лоснится ленточкой. Пред ней
Волной прозрачной и студеной
Журчит и искрится ручей...
Она слегка к волнам склонилась,
Чуть-чуть их влагой оросилась,
И, сделав с камешка прыжок,
Перескочила на песок...
Взглянула весело назад
И побежала шаловливо
На луг... в кусты... к камням... на скат...
И под утесом, горделиво
Главой подпершим свод небес,
Мелькнув еще раз бледно, бледно,
Ушла совсем, ушла бесследно
В дремучий, вековечный лес...
VI
Как здесь легко, как здесь привольно!..
Как хочется прилечь, уснуть...
Как робость тайная невольно
Теснит, волнует сладко грудь!..
Мир сказок, мир теней, прохлады,
Волшебных грез... Везде кругом,
Густым увенчаны шатром,
Стоят столетние громады...
Вот липа... К ней склонился клен
И шепчет что-то... К груди белой
Чинары тянется несмелой
Рукой орешник... Он влюблен
В нее давно, но... что за пара!
Она, красавица чинара,
Царица леса, он пред ней —
Смешной, уродливый пигмей!
Вот старый дуб... Идет рассказ
О нем, излюбленный народом,
Большой таинственный... Под сводом
Его могучим свой намаз
Творят охотники — обычай
Бессменный исстари для всех;
Сюда же вечером с добычей
Они приходят на ночлег...
Лишь ночь — и ярко запылает
Костер... Польются песни, спор...
И долго, долго им внимает
В полудремоте черный бор...
Но не охотникам одним
Так дорог этот дуб заветный:
В минуты отдыха под ним
И дровосек мечтает бедный
Скорей укрыться от забот...
Вот и теперь из чащи леса
К нему выходят два черкеса,
Вступают под широкий свод
Гиганта, и к его стопам
Бросают топоры небрежно...
— Нет, видно, не угнаться нам
За ним,— он дьявольски прилежно
Работать стал...
— Разгадка в чем? —
Была б моей женой Фатима,
Тогда б под княжеским бичом
И я не меньше Ибрагима
Кичился рабским трудолюбьем...
Не будь ее, и он бы людям
Служил за вьючного осла,
Как я... Она его спасла
От нищеты и рабской лени,—
Жена его всему виной...
Лишь с нею он рука с рукой
Взобраться мог на те ступени,
Что незаслуженно сейчас
С холопом разделяют нас...
— Стыдись, товарищ! Ты до брани
Несправедлив... Из нищеты
Могли бы выйти, при желанье,
Как Ибрагим, и я и ты;
Но выбор сердца молодого
Княжны сказался лишь на нем
Не потому ли, что во всем
Ущелье не было другого,
Кто мог бы поравняться с ним
Неутомимостью в работе?
Как я, как ты, и Ибрагим
Родился в яслях... но к свободе
Никто из нас его любовью
В своей неволе не пылал...
Трудом, облитым потом, кровью,
Он раньше всех свободным стал...
И что ж? Награда по заслугам:
Фатима, вопреки людской
Молве, решилась быть женой
Его и неизменным другом —
И не ошиблась... До сих пор
Ничто их счастье не туманит;
Приветливо зовет и манит
Прохожего усталый взор
Их сакля прихотью воздушной.
Всегда готов прием радушный;
Всегда есть пенящийся рог
Густого пива и пирог.
Жизнь наша изменилась много:
Кто недоволен, а кто рад,—
Судить грешно,— ведь все от бога...
Но вот хотя бы Джамбулат...
Потомок княжеского рода...
Джигит, каких я не встречал,
Был славой, гордостью народа...
Попал к гяурам в плен... бежал...
Вернулся к нам — и наш он снова...
Но что застал он из былого?
Полуразрушенный аул
И башню без ребра и скул!..
С Наибом умерла и слава
Винтовок, шашек, скакунов...
Меж тем для княжеских сынков
Не по руке еще забава:
Соха, топор и наш ремень...
Холопов нет, трудиться лень,
А голод, говорят, не тетка,—
И вот, как старая подметка,
Вздымая пыль, сгущая грязь,
В народе топчется и князь,
Отцов наследье проживая...
И жалок он, да и смешон...
Равняться с нами не желая —
Ты посмотри,— чем занят он?
С винтовкой, на коне, весь год
Скитаясь по аулам дальним,
Воспоминанием печальным
Везде смущает лишь народ...
Везде, едва-едва терпим,
Подарки вымогает силой...
Таков и Джамбулат наш милый...
Боюсь, что бедный Ибрагим
С женой намыкаются с ним...
Боюсь, что очень, очень скоро
У них он будет на хлебах,
И предки князя от позора
Начнут ворочаться в гробах...
Но... посмотри... ужель под вечер
Меня обманывает глаз?
Там кто-то был... заметил нас
И скрылся...
— Нет... должно быть, ветер,
Играя стройною чинарой,
Встревожил трепетную тень...
Но полно... Подымайся, старый!
Пора и нам рассеять лень
И косточки промять от скуки...
* * *
Бор... темный бор... глубокий бор...
Бешмет промок... Немеют руки...
Все глуше падает топор,
И все больнее грудь вздымает
Тяжелый вздох... И кто узнает,
Как много сил и много дней
Здесь отнято у Ибрагима!
Но все же многих он бедней
В ауле... Что ж? Неумолимо
Его преследовал всегда
Жестокий рок. Ребенком глупым
Служил он, круглый сирота,
Забавой детям сытым, грубым...
Полунагой, полуголодный
Ходил за стадом... Жил и рос
В конюшне темной и холодной,
Доил коров, сгребал навоз...
За промах всякий, всякий вздор
Его ругали, били, драли...
А уходил на волю,— дали
Ему веревку и топор.
И как работал, как он бился!
Не знал покоя день и ночь...
Построил саклю и влюбился
На горе в княжескую дочь...
В борьбе с безумною мечтою
Жизнь стала пыткой... Видит бог,
Хотел покончить он с собою,
Но сердце побороть не мог.
Ползли без ласки и участья
За днями дни... Куда? Зачем?
Как вдруг, на удивленье всем,
Сама княжна,— какое счастье! —
Сама красавица княжна
Спасла его от этой муки:
Холопу первая она
С любовью протянула руки...
И он воспрянул... Снова грудь
Полна надежд... Свободен путь...
Силен, здоров, и, слава богу,—
Зачахнет бедность понемногу,—
Пусть только спорится работа!..
Сегодня дикая природа
Внимает с самого утра
Глухим ударам топора...
Здесь места нет тщедушной лени...
Но полно! Золотой каймой
Охвачен лес, густеют тени,—
Пора!.. Он грязною полой
Провел по смуглому лицу
И усмехнулся... «Ну, недаром,—
Пробормотал он,— знать, купцу
Я угожу своим товаром.
Однако надо торопиться...»
Он взял топор и зашагал
Между деревьев... Вот струится
Родник знакомый. Он припал
Устами жадными к воде...
Напился... Широко вздыхает...
На мягкой, темной бороде
Струя жемчужная играет...
Он снял ее и поднял взоры
К просвету... Снеговые горы
Прощались с солнцем,— близок час
Вечерний совершить намаз...
Он сел... разулся... снял бешмет
И начал мыться... «Помни бога
Всегда, везде...» — и как он строго
Хранит излюбленный завет
Своей Фатимы дорогой!..
«Бог милостив... в его лишь власти
И наша жизнь, и наше счастье».
Бедняжка, как она порой,
Его в дорогу провожая,
Чуть не в слезах, чуть не рыдая,
Советует беречь себя...
«Работать меньше?.. Чтоб другая
Была наряднее тебя...
Нет, нет!.. Еще не раз просила...»
И что-то чуть слегка сказило
Его лицо... но на устах
Тотчас улыбка зазмеилась,—
Он рассмеялся... Чу! в кустах
Вдруг что-то щелкнуло, сломилось...
«Должно быть, заяц... Ах, косой!
Отделался одним испугом,—
Ружья нет, жаль, а то с тобой
Была б расправа по заслугам».
Но все уж стихло... Он нагнулся
Опять к воде и улыбнулся...
«Должно быть, жутко ей одной,—
Боится темноты ночной...
Какой-то непонятный страх...»
И он слегка наморщил брови...
«С тех пор, как Джамбулат в горах...
Ужель она боится крови?..»
Но снова шелест под кустом!..
Раздался выстрел... Он, как гром,
По всем ущельям прокатился,
Гудел, трещал, шипел, дробился
И долго, долго не смолкал
В далеких отголосках скал...
* * *
«Быть может, голубок влюбленный
К своей подруженьке летел»,—
Заслышав выстрел отдаленный,
Пастух заметил вдохновленный,
Вздохнул глубоко и запел:
В гнезде молодая
Голубка тоскует,—
Дружка поджидая,
Все стонет, воркует...
Лети, голубочек,
Лети, дорогой!
Твой милый дружочек
Грустит день-деньской...
Увы, он моленьям
Ее не внимает.
Что скорбь и томленье,
Коль сам не страдает!
Не жди, дорогая! —
Сраженный стрелой,
Твой друг, умирая,
Простился с тобой...
VII
Вершины гор в лучах заката
Огнем пылают золотым...
Ползет в аул лениво стадо...
Из очагов клубится дым...
Одела тень холмы, долины...
К реке спускаются толпой
Черкешенки... Давно водой
Налиты звонкие кувшины,
Но нет конца игре веселой,
Девичьим песням и речам,—
И пусть! В неволе их тяжелой
Пусть хоть безумолчным волнам
Поведают мечты и горе...
Слеза смешается с волной
И быстро унесется в море...
А песнь над бурною рекой
Бессильно глохнет, все равно!..
Проехал кто-то... Помешали...
Ну что ж... пора, пора давно! —
Сегодня слишком запоздали...
А что ж Фатима? Что ж она
На берегу сидит одна?
Ведь все ушли... На цепи снежной
Погас давно румянец нежный...
Прохладой веет с синих гор...
Рыдает, стонет бесприютно
Седой поток... Темно... безлюдно...
Меж тем Фатима до сих пор
Сидит,— считает будто волны,—
С потока не отводит глаз...
Но их не счесть, в вечерний час
Они мучительно проворны...
Ужель поет?.. Чуть реют звуки,
Чуть льется песнь, но сколько грез,
Но сколько в ней душевной муки,
Любви и затаенных слез!
Догорела заря,
Засыпает земля,
И ночные парят уже грезы...
Грудь изныла, любя...
Жду, мой милый, тебя,—
Поспеши осушить мои слезы.
Вновь к тебе, милый мой,
Я склонюсь головой,
И спою тебе песню былую...
Расскажу тебе вновь
Про тоску и любовь,
Обойму горячо, расцелую...
В порывах волн, лаская слух,
Последний звук еще летает
В прозрачном воздухе, как вдруг
В глазах Фатимы вырастает,
Как тень, с улыбкой неприветной,
С тревожным взором, наш герой...
Предчувствья хлынули рекой,
Вскружили ум красотки бедной,
До боли прищемили грудь-
Момент, другой,— она очнулась
И, как безумная, метнулась
К тропинке, но он занял путь...
— Пусти!..—
Он злобно усмехнулся...
— Чего ты хочешь?
— Ты моя...
— Несчастный! поздно ты вернулся,—
Фатима умерла твоя...
Зачем тебе мое паденье?
Ужели не довольно слез,
Тоски, унынья, озлобленья,
Разбитых юношеских грез?
За что ты так неумолимо
Тревожишь сон души больной?
Пойми, я все для Ибрагима —
И честь, и счастье, и покой.
— Их нет теперь, как нет проклятья,
Каким клеймила их любовь...—
И он раскрыл свои объятья...
Фатима вздрогнула... Вся кровь
Из сердца хлынула к мозгам...
— Уймись, глупец! Я не отдам
Честь матери на поруганье...
Коль нет ни капли состраданья
В тебе, то...—
Сделав шаг назад,
Она порывисто пригнулась,
Схватила камень, размахнулась...
— Убей!..— промолвил Джамбулат.—
Убей, но выслушай, молю,
Ты прежде исповедь мою...
Не смерть страшна,— меня пугает
Твое презренье... Бог лишь знает,
Как все во мне полно тобой,
Как я люблю тебя, Фатима...
Не будь тебя, тебя одной —
И жизнь была б невыносима,
Грязна, позорна, как тюрьма.
Фатима... вспомни ты сама
Часы томительной разлуки!
Я перенес все эти муки...
В цепях железных, под кнутом...
И все, ж, чтоб стать твоим рабом,
Преодолел я все преграды...
А ты!.. Ужель другой награды
Не заслужил я?.. Что ж... убей!
Вся жизнь моя была твоей...
А помнишь ли, когда, бывало,
Всходил лишь месяц золотой,
Лишь вся природа засыпала
Под кровом ночи голубой,—
Спешила ты в мои объятья...
— Молчи, молчи!.. всему проклятье!
Не нам указывать судьбе...
— Нет, нет, Фатима... Нет, в тебе
Исчезнуть не могли бесследно
Восторги райских тех ночей!..—
Лицо Фатимы было бледно;
Из бархатных больших очей
Катились слезы по щекам...
Она молчала...
— Боже правый!
Ужель всю жизнь пустой забавой
Придется оставаться нам
В руках судьбы? Ужель решилась
Расстаться навсегда со мной?..
— Да, да... Прощай!..
— Так нет же, стой!
Ты права этого лишилась,
Голубка,— ты моя теперь...
— Безумец! прочь!.. Нечистой кровью
За все ответишь мне, поверь...
— Я заплачу за все любовью...
— Клянусь Кораном, Ибрагим
Отмстить сумеет...
— Сомневаюсь,—
Он перестал уж быть твоим...
— Что ты сказал?!
— Изволь, покаюсь,
Невелика, несложна тайна.
Чем обладал он лишь случайно,
То слишком пламенно любил
Твой Джамбулат... и он убил...—
Договорил ли он иль нет?
Но голос дрогнул замогильный,
И взор потупился... В ответ
Ему послышался бессильный,
Едва-едва приметный стон...
— Фатима!.. — простонал и он...
Она, как ландыш, похилилась..
Но он успел,— она свалилась
К нему на грудь...
Над спящим миром
Плыл тихо месяц золотой,
С ущелья веяло эфиром...
В постели каменной, крутой,
То злобно в пену разбиваясь
О груды неприветных скал,
То вновь в каскады собираясь,
Неугомонно бушевал
Поток... Над ним, в объятьях брата,
Как труп безжизненный, лежит
Фатима... Сердце Джамбулата
Тоской беспомощной щемит...
О чем жалеть?.. На что пенять?..
Но вдруг... да, да! жива опять!
Открыла очи... Как спокойно,
Как медленно блуждает взгляд
В лазури неба, где так стройно
Светила вечные парят...
— Где я? — промолвила тревожно
Фатима, проводя рукой
По лбу, и встала...— Невозможно!
Спала на круче, над рекой!..
И как я только не свалилась!..
Где ж мой кувшин?.. Его здесь нет...
Ты не видала? — Обратилась
Она с вопросом... Лунный свет
Ей разъяснил ее ошибку,—
Бедняжка думала улыбку
Подруги встретить, а пред ней
Мужчина, незнакомый ей...
Она внимательно взглянула
Ему в лицо...
— Ты кто такой?
Зачем ты здесь?
— Пойдем домой...—
В ответ ему она зевнула...
— Как холодно... Опять подуло
Могильной сыростью из гор.
Поток все плачет... До сих пор
Не может пересилить горя,
Не может слез своих унять...
Его там успокоит море,
А здесь... здесь некому понять
Чужой тоски... И я точь-в-точь
Рыдала так над Джамбулатом...
Нет, я боюсь...
— Мой друг, ты с братом,
Не бойся...
— Ах!.. убийца... прочь!..—
Как зверь, ужаленный стрелой,
Она рванулась... побежала...
И где-то в темноте ночной
Еще раз дико простонала:
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Не гневись же, читатель, что я утомил
Своим скучным рассказом вниманье...
Но, поверь, мне Кавказ так несказанно мил,
Что ищу до сих пор с ним свиданья.
Был недавно... Проездом опять заглянул
В те места, где блуждал я когда-то...
Не узнали меня... Изменился аул,—
Вместо сакли — турлучная хата...
И обои и печи... Висят зеркала
Вместо шашки, ружья, пистолета...
Неизменно одна над аулом скала
Диким мохом, как прежде, одета...
Так же гордо молчит, тот же пасмурный взгляд
На аул, на мосты, на дорогу...
Изменяется все — и язык и наряд...
Деньги наши в ходу, слава богу!..
Есть и школы... Я видел — из хаты одной
Вышел с книжкой, босой и без шапки,
Мальчуган... и еще... тот в рубахе цветной,—
И посыпались чуть не десятки...
В это время какая-то женщина тут
Проходила в лохмотьях, босая...
Мальчуганы за ней! — с дружным смехом бегут,
В нее грязью, камнями бросая...
На все выходки их она только порой
Отвечала забавною бранью:
— Погоди, шалунишка, придешь ты домой,—
Я тебя без отца затираню...
— Кто такая? — невольно вопрос я задал.—
Отчего она так нелюдима?
— Сам недавно я здесь,— мне духанщик
сказал,—
Сумасшедшая, видишь... Фатима...
Был сынок у ней... Веришь,— учитель разжал
С горла мальчика грешные руки...
Ну, спасибо, весной инженер приезжал
И увез, говорят, для науки...
Так осталась одна... и, как видишь, весь день
Себе места нигде не находит...
По ночам над рекою блуждает как тень
И безумную песнь свою водит:
Догорела заря,
Засыпает земля,
И ночные парят уже грезы...
Грудь изныла, любя...
Жду, мой милый, тебя,—
Поспеши осушить мои слезы!..
1889—1895
Осетинская легенда
Пишу опять, но вы признанья,
Друзья, не требуйте, пока
Вдали от вас часы изгнанья
Ползут лениво, как века.
Тоской мучительной разлуки
К чему теперь тревожить вас?—
Не лучше ль почитать от скуки
Вот этот небольшой рассказ?
Давно, в младенческие годы,
Его поведал мне пастух,—
Герой его — каприз природы,
Судьбы злорадство, враг свободы,
Какой-то кровожадный дух.
Давно, давно... Всегда два раза
Сказать приходится «давно»,
Когда нам нитью для рассказа
Служить предание должно.
Когда туманное начало
Почти не вяжется с концом
И повесть рвется, как мочало,
При изложении дурном;
Когда, забыв свои заботы,
Тревоги будничного дня,
У нас в часы полудремоты
Серьезно мыслить нет охоты
И сказкой тешимся, друзья.
Давно, давно, когда суровый
Кавказ во мраке утопал,
Когда о жизни нашей новой
Еще никто и не мечтал;
Когда судьбу людей решали
Порыв, каприз и произвол,
Когда для слез, для мук, печали
Гораздо больше было зол;
Когда для варварской забавы
Людская кровь лилась рекой,
Когда для подвигов и славы
Был нужен меч и бой кровавый,—
Тогда вот случай был такой:
Как гнезда, по крутым карнизам
Необитаемых руин,
Рядами на утесе сизом
Лепились сакли осетин.
Открытый для грозы и бури,
Аул на небо не роптал.
Казбек незыблемый в лазури
Над ним алмазами сверкал.
У ног, под дымкой голубою,
На север из цветущих стран
Крутой извилистой тропою
Несмело проходил порою
С дарами пышный караван.
Немного осетину надо
Теперь, тем менее тогда,—
Винтовка, лезвие булата,
Отвага, ловкость, быстрота,—
В морщинах горных великанов
Настигнет тура, серну, лань,
Возьмет за путь от караванов
Давно положенную дань.
Тревожна жизнь, мятежно счастье,
Но странник в бурю, дождь и снег,
В часы осеннего ненастья —
Находит у него участье,
Привет радушный и ночлег.
Мхом заросла тропа крутая,
И от аула нет следа,
А в нем богатая, большая
Была кунацкая тогда.
Седой, с осанкой горделивой,
Старик Леван, бывало, в ней
Приветливо, без маски льстивой,
Встречал и потчевал гостей,
И здесь за чашей круговою
От них выслушивал рассказ,
Как там, за цепью снеговою,
Народы тешились войною,
Стремясь пробиться на Кавказ.
Хозяйство старого Левана
Вела его родная дочь
Азау,— бедняжка, неустанно
Работала и день, и ночь.
Безмерно прихотливы грезы
Беспечной юности везде,
Но скорби затаенной слезы
Не иссушают грудь нигде
С такой ужасной быстротою,
Как там, на родине моей.
Азау была уже вдовою,—
Увяли раннею весною
Цветы, взращенные для ней.
Но небо было милостиво,—
Дало ей сына — весь в «него»—
И как она его ревниво
Оберегала от всего!
С большими черными глазами,
С копной волос, как белый лен,
Красавец сын с его годами
Не в меру был смышлен, силен.
Любимец всех,— сбежит, бывало,
В аул к родным — исчез и нет!
Ему и горя было мало,
Что мать его в слезах встречала,—
Придет,— хохочет ей в ответ...
Окончен ужин, но рассказу
Конца и в полночь еще нет...
В былые времена Кавказу
Не трудно было знать секрет
Страны, где все права народа —
Покорность, труд, нужда и стон,
Где все, что создает свобода
Карал безжалостно закон.
Везде гнетущую тревогу
Вселяла весть о том, что враг
Поставил за Кубанью ногу
И силится пробить дорогу
К Дарьялу в девственных лесах.
Еще далек он, но для встречи
Готовым надо быть теперь,
Пока чугунные картечи
Не постучались в окна, в дверь,
И, проломав в стене окошко,
Большая бомба по углам,
Дымясь, не начала, как кошка
За мышью, бегать по пятам.
Леван тревожился немало,—
Он часто выходил на сход,
Увещевал... Толпа внимала,
Шумела, слабо понимала
Опасность... Шел за годом год.
Тревожней становились вести,—
Пощады побежденным нет.
К защите родины и чести
Решит ли приступить совет?
Двенадцать стариков почетных
Уже рядят двенадцать дней,
Как встретить коршунов залетных,
Незваных потчевать гостей?
И лишь с тринадцатым заходом
Едва-едва могли решить,
Что лучше умереть народом
Свободным, чем кровавым потом
Рабами деспоту служить.
. И весь народ единогласно
Решенье принял, как закон,
Хоть волю понимали разно,
А рабство понимал ли он?
Решили запастись отвагой,
Зернистым порохом, свинцом...
«Не поменяется папахой,—
Клялись все,— с девичьим платком
Никто из нас». И в довершенье
Утес, замкнувший головой
Исток глубокого ущелья,
Народ решил без замедленья
Украсить башней боевой.
Работа быстро закипела.
На мшистых каменных плечах
Утеса положили смело
Подножье стен,— пусть знает враг,
Какой незыблемой заставой
Ему здесь загородят путь,
С какой отчаянной отвагой
Здесь каждый грудью встретит грудь,
Как страха, жалости не зная,
Здесь все решились, как один,
Погибнуть, кровью истекая,
Как честь страны, свободу края
Ценить умеет осетин!
Лучи багрового заката
Погасли на вершинах гор...
К ночлегу возвратилось стадо...
Кипит работа до сих пор.
Подножье широко и прочно,
На нем, как вылита, стена,
И все срослось с скалою, точно
На башне выросла она.
Спустились мастера к подножью
И пред творением своим
Отдались сладкому безмолвью,—
Впервые общею любовью,
Любить, ведь, приходилось им.
С лучом румяного восхода
Дарила людям своей привет
Вновь пробужденная природа...
Но где же башня? Башни нет!..
Не видно на вершине дикой
Утеса даже и следа,
Как будто этот труд великий
И не был начат никогда.
Внизу лишь, в глубине долины,
Валялись плиты здесь и там...
Непостижимо!—«Без причины
Нет бед»,— решают осетины
И шлют молитвы к небесам.
Двенадцать стариков почетных
Уже рядят двенадцать дней,
Как испросить у сил небесных
Прощенье за грехи людей?
И чем прогневанное небо
Умилостивить, чтоб оно
С врагом, громящим все так смело,
Не действовало заодно.
И лишь с тринадцатым заходом
Едва-едва могли решить,
Что чем под ясным небосводом
Быть небом проклятым народом,—
Так лучше умереть, не жить!
"ПЕРЕД СУДОМ"
Я ваш теперь... Мое признанье
Смягчит ли строгий приговор?
На что вам имя, год и званье?
Судите! Я убийца, вор.
Я не боюсь позорной казни,—
Давно готовился я к ней;
Как с грязной ношею своей,
С преступной жизнью без боязни
Всегда расстаться я готов,
Как за добычею в овраге
От рук подвластных мне воров,
Так и в цепях, в петле, на плахе.
Судите! Жизнь меня не манит,—
Мне в ней не дорого ничто,—
Добром, конечно, не помянет
Эски-разбойника никто!
Кому обязан я рожденьем,
Клянусь,— не знаю до сих пор,
Тяжелым, грустным сновиденьем
Началось детство в дебрях гор.
В лохмотьях, грязный и босой
Я рос по княжеским задворкам,
Выл по ночам голодным волком
И петухом кричал зарей...
Кому в младенческие годы
Судьба готовит, как рабу,
Неволи тяжкие невзгоды,
Тому к позорному столбу
Нестрашной кажется дорога.
Чем я успел прогневать бога,—
Свидетель бог,— не знаю сам,
Но я страдал не по годам...
Для взрослых я служил забавой,
А для детей был пробой сил —
Худой, тщедушный и плюгавый;
Меня при встрече каждый бил,
Без нужды... так... за то, что слаб...
Не помню ласкового слова
Ни от кого,— всегда лишь раб,
Холоп — и ничего другого!
Кругом других детей ласкают,
А я для всех всегда чужой...
За что ж меня лишь презирают,
Бранят, глумятся надо мной,—
За что?— взывал я. Нет ответа.
Искать его в себе самом?
Но мог ли разгадать я это
Своим младенческим умом!
За что один я так наказан?
Кто мать моя? Где мой отец?
Кому страданием обязан?
Кто я?— Скажите наконец!
«Холоп»— мне слышалось повсюду
В ответ,— другого званья нет,—
Я это слово не забуду.
«Холоп»— но это ли ответ?!
Как медленно тянулись годы
Бессилья, зависти и слез,
Сознанья смутного свободы,
Ночей без сна и сна без грез!
Мне шел четырнадцатый год,
Когда мне поручили стадо...
Как я любил шум водопада,
Вершины гор, небесный свод
И скал задумчивых молчанье!
Я понял птицы щебетанье,
Невнятный шепот, шум лесов.
Я чутко отвечал на зов
Орла, парящего в лазури,
Я понимал, стенанье бури
И ветра заунывный вой...
Любил я раннею весной
В уборе праздничном природу,
Любил, как юный пастушок,
Свой посох, стадо и рожок,
Любил я жизнь, любил свободу...
В аул на праздник Магомета
Из гор охотно я ходил,—
Весь день, всю ночь там до рассвета
В пирах и пляске проводил.
Меня так ласково встречали,
Что я готов был навсегда
Забыть тяжелые года
Былых невзгод, былой печали...
Немало зарождали дум
Во мне красоты мирозданья;
Потока горного журчанье
И грозный водопада шум
Ласкали часто на свободе
Такими песнями мой слух,
Каких не знал никто в народе,—
Их пел, их ведал лишь пастух.
За них меня и принимали,
Как гостя, потчевали все,—
И те, которые так гнали
Меня когда-то, даже те!
Холопа нет, раба не стало,—
Я был пастух, но «человек».
Кто в детстве поплясал немало
За черствый просяной «чурек»,
Тот после смелою стопою
Выходит из толпы в кружок
И за красавицей младою
Плывет, как по морю челнок...
Я танцевал легко и плавно,
И все черкешенки со мной
Вступали в танец круговой
С восторгом, с радостью... Забавно,—
Не отличаясь красотою,
Между подругами порою
Я будто поселял раздор...
Иль так пленял их мой убор?
Рожок и шляпа полстяная,
Тяжелый посох и сума,
Приволье с рабством совмещая,
Сводить красавиц мог с ума?
Не знаю... Но, пастух бездомный,
Я сжился с мыслью —«выбор мой»,
И сердце подарил одной,
Всегда задумчивой и скромной
Княжне Залине... Но вам чужды
Неволи беспросветной нужды,
Волненье молодой крови,—
Вам не понять моей любви!
Да и на что вам знать тревоги
Согласно бьющихся сердец?
Где судьи и законы строги,
Там все решает лишь конец.
К чему вас утомлять признаньем
Излишним? Я сказал, кто я.
Вся жизнь моя была проклятьем,
Вся повесть — гнусная петля.
Безумный раб, холоп ничтожный,
Щенок, подкинутый судьбой,—
Я, мыслью ослепляясь ложной,
Открыто выступил на бой
С адатом родины суровой.
Я полюбил весь мир, весь свет
И дерзко требовал в ответ
Себе какой-то жизни новой —
Свободы, равенства и счастья...
Я дерзко требовал у всех
Любви и братского участья,
А встретил ненависть и смех...
С каким глубоким омерзеньем
Я был отвергнут!.. Стыд, позор...
Гнетущий страх пред пошлым мненьем
Толпы злорадной... Брань и спор...
Насилье... девичие слезы...
Вконец поруганная честь...
Врагов озлобленных угрозы
И крови жаждущая месть...
Припомнить все теперь нет силы,
Но жизнь свою,— свидетель бог,—
На холм безвременной могилы
Тогда же променять я мог...
Все, все Залина погубила
Своею страстью роковой!
Зачем, безумная, любила,
Страдала, мучилась со мной?
Чего достигли мы любовью?!
Весной, когда пронесся слух
О свадьбе, я забросил плуг...
Пошел... и обагрился кровью...
День гас... Румяный луч зари
Мерцал на Эльбрусе вдали...
У камня, посреди долины,
Убил я жениха Залины...
А остальных,— их было много,—
За что и где? Не знаю сам...
Я помню лишь, судил я строго,
Не внемля стонам и слезам...
Теперь я ваш... Без состраданья
Пусть судит и меня закон;
Я не ропщу,— мое признанье
Не слезы, не мольбы и стон
Перед позорною могилой,—
Ее я заслужил с тех пор,
Как я назвал Залину милой
И та потупила свой взор...
Судите! Преступленьем новым
Не искуплю свою любовь,—
Потоком будет течь багровым
И без меня людская кровь...
Сказать «прости» родному краю,
Как прежде, не могу теперь...
В железо скованный, как зверь,
Я ненавижу, презираю
Улыбку радостного дня...
Жизнь будет краше без меня,
А смерть... Увы!— зачем лукавить? —
Она поможет позабавить
С моею повестью печальной
Моих суровых палачей...
За что привет Эски прощальный
Прошу Залине снесть моей!..
"ФАТИМА"
КАВКАЗСКАЯ
ПОВЕСТЬ
ПОСВЯЩЕНИЕ
Ах, с каким безграничным восторгом, дитя,
На руках из мишурного света
Я унес бы далеко, далеко тебя
И любил бы любовью поэта...
Детский слух услаждал бы я лирой своей,
И под звуки ее безмятежно
Засыпала б ты сладко на груди моей,
А я пел бы, баюкал бы нежно...
Много, много сложил бы я песен тогда
На чарующем лоне природы
О восторгах любви, наслажденьях труда
И о светлом блаженстве свободы...
I
Полна кунацкая Наиба
Привета ласковых затей,
Немало из Чечни, Гуниба
И славной Кабарды гостей,
Встречая здесь прием радушный,
Досуг тревоги боевой
Беседе отдает живой.
Адату родины послушны,
Храня обычай старины,
Кавказа верные сыны,—
Будь кровники — без злобы тайной,
При встрече званой иль случайной,
По возрасту, по праву лет,
Здесь делят ужин и обед,
И, как друзья, полны одною
Лишь мыслью о приволье гор,
Ведут за чашей круговою
Согласный, долгий разговор...
Здесь кунаки равны, как братья;
Их жизнь священна, как Коран;
За их обиду мусульман
Клеймит народное проклятье.
Беглец, измученный дорогой,
Подчас беспомощный абрек,
Больной, слепой, старик убогий —
Привет им, отдых и ночлег.
Сюда на праздник годовой
Идут красавицы аула
И водят танец круговой.
Здесь много юношей взгрустнуло,
Читая строгий приговор
Во взглядах девы... Здесь немало
Горянок шепоту внимало,
Стыдливо потупляя взор...
Наиб уж стар. Наиб уж сед...
Не годы, не боязнь могилы
Сломили мужество и силы
Питомца доблестных побед.
Давно ль, как юноша беспечный,
Он, ветер рассекая встречный,
Отважно на коне скакал!
Давно ль в морщинах диких скал,
Добычу смело нагоняя,
С винтовкой за плечом весь день
Бродил он, устали не зная...
Давно ль за кровником, как тень,
Гоняясь в темноте ночной,
Он к утру приносил домой
Его ружье, кинжал, папаху...
Хвала всесильному аллаху!
Не будем воспевать любовь,
Не станем говорить о чести
Там, где еще законы мести
Сулят охотно кровь за кровь...
Но горе старому джигиту,
Когда он на закате дней
Отпустит выместить обиду
Последнего из сыновей,—
Разбита вся его опора,
Погибли радость и покой!..
Под песнь унылую укора,
Впотьмах, неведомой тропой,
Как вор, бредет он торопливо
Тогда к могиле... Как пугливо
Глядит он на своих друзей,
Как ненавидит он людей!..
Наиб... Горька его утрата,
Печаль безмерна — видит бог,—
Любил он сына, Джамбулата,
Но... горе пересилил долг,—
Наиб обязан для него
Предать минувшее забвенью,—
Судьба вручила попеченью
Печальной старости его
Красавицу — приемыш-дочь...
Его утеха вся — Фатима;
Он занят ею день и ночь,
И им, как клад, она хранима.
— Дитя, ты видишь, сединою
Сребрится голова моя,—
Быть может, скоро надо мною
Холмом насыплется земля...
В тот день, как мать твоя скончалась
И бесприютной сиротой
В ауле нашем ты осталась,
Я взял тебя... Обет святой
Тогда я дал пред стариками
Беречь тебя, как дочь свою,
И с лучшим князем между нами
Скрепить законом жизнь твою.
Как роза южная весною
Цветет украдкою в горах
И украшает их собою,
Так точно на моих руках
И ты росла и расцветала...
Молва о прелести твоей
Не раз ко мне уже сзывала
Лихих князей и узденей...
Ужель из них твое вниманье
Ничей не подкупает взгляд?
Они руки твоей хотят
И ждут меня... Я жду признанья...
Фатима, быстротечны лета,—
Тебе быть матерью пора...
Законы святы Магомета,—
Их неминуема кара...
Попрать адаты и преданья
Отцов — преступно... Дочь, поверь,
Ни в ком не встретим состраданья,
Не дав ответа и теперь...
Фатима, не терзай так больно
И так истерзанную грудь!
Она измучилась довольно
За Джамбулата... Не забудь,—
Вы только были мне отрадой
По смерти матери его...
Я вас растил... И вот награда:
Пять лет, как вести от него
Я не имею, а в тебе —
Ни капли жалости ко мне!..
Фатима... Как? Ужели слезы?..
Ты плачешь? Дочь моя, о чем?
Мои слова — не брань угрозы,
А скорбь о возрасте твоем...
— Отец, зачем терять напрасно
Слова и время? Знаю я,
Бороться нам не безопасно...
Что делать!.. Видишь — я твоя...
Отдай меня, кому желаешь,—
Тебе простит и бог и свет,—
Мне все равно... Здесь речи нет
О счастье...
— Дочь, ты убиваешь
Бедой согбенного отца!
Клянусь вот этой сединою,
Клянусь величием творца,
Что я живу теперь одною
Мечтой о счастии твоем...
Права отцов, адатов силу
И мысль о выборе моем
Я унесу с собой в могилу,
Едва сердечное признанье,
В награду за мои страданья,
За все насмешки надо мной
Судьбы злорадной, я услышу
Из уст Фатимы дорогой...
Дитя, открой страдальцу душу,
Молю тебя...
— Изволь, отец.
Когда измученный гонец
С Чечни к нам в полночь прискакал
И пред старшинами аула
Здесь со слезами рассказал
О притеснениях гяура...
Когда вы все — и стар и млад —
С оружием за Сулак спешили,
Ты помнишь, как тебя просили
И я, и сын твой Джамбулат
Пустить его... Ты не забыл
Его проклятья и молитвы...
Твой сын, я знаю, молод был
Для ужасов кровавой битвы,
Но он исторг твое согласье...
Безумная! Как заодно
С ним детской мыслью увлеклась я!..
Но так нам, видно, суждено!..
Ты помнишь — ни один в походе
Не красовался на коне,
Как он... Отец, то не войне
Служить хотел он — нет! — свободе...
Свободе!... Он любил тогда...
Прости, отец, мое признанье!..
Пять лет в бесплодном ожиданье
Прошли, промчались без следа,
Как ряд ночей, без сновиденья,
Без искры света... Но, поверь,
Порой надежда и теперь
Сменяет горькое сомненье,—
Я жду его... Но что мечты
И клятвы девушки презренной! —
Они не стоят, чтобы ты
Закон отцов попрал священный...
Должно быть, так угодно року,
Что друг для друга мы равно
Погибли с ним давно, давно...
Табу великому пророку!..
Изволь, отец, я покоряюсь
Своей нерадостной судьбе,—
Преступным бременем тебе
Я оставаться не решаюсь,—
Сдаюсь пред силою адата...
Нарушу юности обет...
Забуду имя Джамбулата...
И выхожу, — позволишь, нет, —
За Ибрагима...
— Дочь?!
— Сам бог
Его в удел мне посылает...
— Но он ничтожен, он убог,—
Опомнись, дочь!..
— Отец, пылает
Любовью сердце в нем давно...
— Но он не князь...
— Мне все равно...
Там, где нашла в себе я силу
Зарыть мечты мои в могилу,
Поверь, отец мой дорогой,—
В труде, облитом потом, кровью,
Согретом правдой и любовью,
Найду отраду и покой...
Отец, ты выслушал признанье
Безумной дочери твоей,—
Суди ж ее без состраданья,
По слову совести своей,
Суди преступницу скорей!..—
Старик прикрыл глаза рукою...
Он только мог ответить ей
Упавшей на ковер слезою...
II
Свежо... Полночною прохладой
Повеял ветерок из гор...
Стоят возы живой оградой...
Пылает небольшой костер...
Быки пасутся над рекою...
Вот кто-то песню затянул,—
Звучат болезненной тоскою
В ущельях песни... Вот зевнул
Какой-то дремлющий... Привольно
На мягкой зелени лежать
В такую ночь,— начнешь невольно
Бессвязно, без конца считать
В пространстве тлеющие очи;
Меж тем блуждают без конца,
Дивясь премудрости творца,
И думы в полумраке ночи...
Как сладко за свою свободу,
Как мысль беспомощную жаль!
Обнять весь мир, постичь природу,
В надзвездную проникнуть даль —
Увы, ей не дано судьбою!..
Мелькают тени за арбою...
Один хлопочет у костра,—
Готовит ужин... Но пора!
Черкесы чинно у огня
Садятся стройным полукругом...
Обычай родины храня,
Два отрока, подобно слугам,
По старшинству всех наделяя,
Обносят чашами их ряд...
Картину ярко озаряя,
Дрова, как факелы, горят...
Похлебка и чурек ячменный!..
Кому их труд тяжелый мил,
Как ласки дружбы неизменной,
Тот ужин их бы полюбил...
А мы, читатель мой бесценный,
Мы любим негу и покой,
И в нашей праздности вседневной
Нам нужен ужин не такой!
Но тише! Юному черкесу
Вблизи послышались шаги...
— Благослови, аллах, трапезу,
Пророк вам всюду помоги! —
С приветом путник неизвестный
Явился к ним из-за арбы.
Все приподнялись...
— Будь небесным
Послом и гостем, коль рабы
Твои достойны этой чести...
За скромный ужин не брани...
Поведай радостные вести,—
Откуда, для кого они?
— Не мне, несчастному лезгину
Быть светлым вестником небес;
Рукой бессильной я не сдвину
Загробной вечности завес...
Оставшись круглым сиротою,
Я вырос на чужих руках,
Считая матерью родною
Старуху о пяти зубах.
Она и ветхая лачуга,
Чурек на ужин и в обед,
Солома, сказки в час досуга —
Вот все,— и детства нет как нет!..
Я подрастал... Старуха знала,
Чему питомца научить,—
Она меня безбожно гнала
Князей за пиршеством смешить...
Я пел, плясал без утомленья
И мог остатками стола
Кормить старуху... Как мгновенье,
И юность светлая прошла...
Давно, давно тот возраст минул,
Давно старухи этой нет;
С тех пор, как я аул покинул,
Промчалось много, много лет...
С тех пор я странствую немало
С сумой и посохом своим,—
Пою для всех и — где попало...
Везде привет, везде любим...
Когда-то жизнь во мне кипела,
Вперед без страха я глядел,—
Искал борьбы, искал я дела...
Был близок к ним... но заболел...
Очнулся я в стране далекой,
Среди неведомых степей,
Без сил к борьбе с судьбой жестокой,
С насмешкой чуждых мне людей...
Жизнь стала для меня укором,
А жить хотелось, видит бог!..
Меж тем моим усталым взорам
Повсюду чудился острог...
Как я хотел предать забвенью
Порывы мысли роковой!..
Как челн над темной глубиной,
Я был покорен дуновенью
Едва приметного зефира...
Без сожаленья, без кумира,
Без слез, без ласки и привета,
Без искры радости и света,
Мелькали смутной чередой
За днями дни... Обрыв крутой
Меня заставил оглянуться...
Вперед... туда? Назад... вернуться?..
Нет, лучше где-нибудь в сугробе
Сном непробудным почивать,
Чем в смрадном леденящем гробе
Оков бряцанию внимать...
Назад, назад!.. Когда б вы знали,
Мои случайные друзья,
Как взоры дня меня пугали,
Как солнца сторонился я!
Где беспредельна степь, как море,
Где чуть колышется река,
Там безграничны скорбь и горе,
Часы ленивы, как века...
Беспомощно слабеют ноги,
Бессильно замирает грудь...
Взглянешь назад — нет полдороги,
Вперед — как вечность, долог путь!..
И вот с мучительной тоскою
Из груди рвется тихий стон
С невыразимою мольбою
О смерти... Но все тот же сон:
Я вижу снежные вершины,
Ущелья, пышные долины
Далекой родины моей...
Я слышу песнь моих друзей...
Как барс, ужаленный стрелою,
Очнусь... бросаюсь вновь вперед...
Лечу неведомой тропою,
Пока вновь сердце не замрет...
Друзья, простите тягость речи
Скитальцу бедному,— порой
Избыток чувств и сладость встречи
Жемчужной искрятся слезой...
Простите, что родное блюдо
Слезами подслащаю я...
Клянусь вам, велико то чудо,
Что с вами греюсь у огня...—
Все молча страннику внимали,—
Мальчишка не доел чурек,—
Но, слушая, не понимали,
Откуда, что за человек?..
— Я вижу,— начал он с улыбкой,—
Вас удивляет мой убор...
Что делать? Он невольной шуткой
Смешит суровость наших гор;
Я не ропщу,— ведь перед вами
Певец-скиталец и пастух,—
Убог умом, богат словами,
Кумир красавиц, враг старух...
Теперь иду,— здесь недалеко
Примолк над бурною рекой
Аул... На праздниках пророка
Хочу забавить там игрой
Наиба... Чай, давно пеняет
Старик... Не так ли?..—
Все молчат.
Кого в Наибе он теряет?
О чем те струны прозвучат,
Которые так запоздали
Узнать о смерти старика?
Зачем же слезы засверкали
В очах скитальца-кунака?
— Ужели,— гость спросил тревожно,—
Вопрос невинный вас смутил?
Зачем молчите? Все возможно,—
Наиб был стар... и слаб, и хил...
Быть может, он...
— Мой друг случайный,—
Заговорил черкес седой,—
Ты облечен какой-то тайной...
Клянусь вот этой бородой,
Ты не певец родного края,
А то бы песнь твоя, рыдая,
Печальной повестью давно
Ласкала б слух... Но все равно,
Быть может, шел ты издалека
К Наибу передать привет
От Джамбулата, то жестоко
Промедлил... Старика уж нет...—
Глухим, подавленным рыданьем
Дополнил речь его кунак...
— Чем объяснить, ответить как
Его слезам, его страданьям? —
Решал в раздумии глубоком
Черкес...
— Аллахом и пророком
Тебя мы заклинаем, брат,—
Признайся, ты...
— Я Джамбулат...
III
У крайней сакли, под навесом,
Играет с маленьким черкесом —
Сынишкой — молодая мать.
Она старается поймать,
А он, бутузик, убегает...
Хохочет... Вот упал... кряхтит...
Она проворно подымает
Его, целует... он визжит,
Барахтаясь в ее объятьях...
Блажен, кто матери в занятьях
Служить помехой в детстве мог!
Но... что за робость? Чрез порог
Калитки Джамбулат не смеет
Переступить в счастливый двор...
Как ночью малодушный вор,
В виду своей добычи, млеет,
Томится и дрожит в засаде...
Вперед — нет мужества шагнуть,
Назад — позорным мнится путь, —
Куда же?.. Джамбулат в досаде
Сжал челюсти... «Ужель с щенком
Холопа ей не надоело
Дурить?» — и мощным кулаком
В калитку постучал он смело...
Внезапный стук смутил на время
Ребенка... Молодая мать
Пошла к калитке... «Гость — не бремя»,—
Адату этому послушна,
Она привыкла принимать
Его во всякий час радушно.
Дверь растворяется проворно,
И пред хозяйкою, задорно
Облокотясь на посох свой,
В широкой шляпе и с сумой
Предстал знакомый нам кунак.
Взгляд гостя, как огонь, пытливый
Смутил хозяйку... Словно мак,
Зарделись щеки... Взор стыдливо
Погас в ресницах... на устах
Улыбка замерла красиво...
Работа путалась в руках...
Огнем неизъяснимой тайны,
Волнуясь, трепетала грудь...
Но не надолго...
— Гость случайный,—
Она промолвила,— твой путь
Тяжел, далек, сомненья нет...
Но всем, кто ни проходит мимо
Убогой сакли, я привет
Передаю от Ибрагима,—
Не откажи его принять...—
Она, казалось, овладела
Собою, но очей поднять
На «пастуха» еще не смела...
Момент... другой,— и взгляд пришельца
Ей разум объяснил не так,
Как смутно объясняло сердце,—
И вновь пред ней стоял кунак,
Пастух усталый и голодный...
Его костюм простой, свободный,
Его осанка, смелый взгляд,
Улыбка — ясно говорят,
Что он из гор...
— Благодарю
Сердцами правящего бога!
Твое приветствье у порога
Я, как святыню, схороню
В душе моей... Благодарю!
Красавиц видел я немало,
Но грудь мою ты взволновала
Иным восторгом,— я горю
Любовью брата... Никогда
Твой голос нежный не забуду;
В минуты счастья и труда
Я за тебя молиться буду
Всегда, везде... Я прост, ты видишь,—
Пастух не может быть иным...
Я знаю, скоро ты забудешь
Мои слова; как снег, как дым,
Как клятвы юности незрелой,
Они исчезнут без следа
Из памяти... что за беда!
Прости, пастух я очень смелый,—
Таким красавицам, как ты,
Смешны восторги и признанья,
Забавны пылкие мечты
И скучны при луне свиданья,—
Вот ваш обычный недостаток!
Прости, что гость твой больно падок
На откровенность... Не всегда
Таков я... Праздная болтливость
К ночлегу не сберет стада,—
А здесь... где женская стыдливость
Не терпит юности затей,
Дичится радостей свободы,
Где слово мужа, визг детей —
Источник счастья и невзгоды,
Где ложны клятвы и обет,
Здесь промолчать... уменья нет!..
Ты видишь, гость твой не скучает...
А если подадут пирог,
Волчком заходит турий рог,—
Забавен пастушок бывает...
— Кунак веселый ест немного
И напивается водой;
Он никогда не судит строго
Прием хозяйки молодой,
А потому могу я смело
Просить в кунацкую его,—
Не прогневись.
— Вот это дело!
Я ждал лишь слова твоего,—
Ведь басней соловья с тобою
Нам не насытить,— но теперь
Благославляю всей душою
И твой привет, и эту дверь...
Я мужа твоего знавал...
Мы часто в альчики играли...
Он лучше всех нас воровал,
Но мы его за трусость звали
Тихоней... О тебе, скажу,
Я знаю только понаслышке...
И мальчик ваш?
— Да.
— О сынишке
Не знал... и больно накажу
Его, разбойника, за это...—
Какая странная примета,
Читатель, узнавать людей:
Мы вызываем у детей
Испуг и слезы поцелуем,
Когда неискренно целуем,
Когда не любим их... Поверь,
И Джамбулат хотел теперь
Притворно приласкать ребенка,
Но он не дался,— мальчик звонко
Заплакал и — скорей, скорей —
В объятья матери своей!
Табу всеправедному богу!
Табу хозяевам! Пора!..
Но гостя выпить на дорогу
Хозяйка просит из «тура».
— Я опьянею...
— Добрый путь!..
Ты пьешь здоровье Ибрагима...
— А чтоб вас вместе помянуть,
Скажи мне имя...
— Я — Фатима...
— Одну Фатиму знал и я.
С тех пор красавицу такую
Я не встречал... Как дочь родную,
Как равнокровное дитя,
Князей почтенная семья
Ее взрастила на свободе...
Одна другой звучней, милей,
Как о волшебнице, о ней
Слагались повести в народе...
Смотринам не было конца...
Но стать женой... нет, невозможно! —
Старик ей заменял отца,
А юный князь... О, как безбожно,
Как непомерно наказанье!..
За Сунжей вспыхнуло восстанье...
И князь исчез в бою одном
Бесследно... Но беда не в том,—
Пусть он убит, казнен на плахе,
Все ж лучше, чем...
— Жених был жив?! —
Хозяйка перебила в страхе.
— Казалось, нет. Так порешив,
И старый князь стал падать духом,
Вторым ударом он убит:
Красотка, доверяя слухам,
Позорит клятвы, не щадит
Родных адатов и тайком
Выходит за раба...
— Довольно!
О ней доскажешь мне потом..
Ты мне о князе молодом
Не все сказал...—
Длинна уж больно
И не занятна речь о том,
Как он в плену, в цепях железных,
В темницах, в подземельях тесных
Грустил и думал лишь о ней,
Лишь о красавице своей...
Как, наконец опять свободный,
Он к ней пришел больной, голодный
И встретил безучастный взгляд...
— Но — имя князя?
— Джамбулат...
— Пастух! прости... я вся сгораю...
Я не могу владеть собой,
Все это — сказка... да? Я знаю,
Что князь убит...
— Он пред тобой!..
IV
Объята сакля тишиною...
Лучины тусклый полусвет
Бессильно вздорит с темнотою...
Уж полночь... Ибрагима нет...
Ребенок спит спокойно, мило...
Самой Фатиме не до сна,—
Всю ночь прождать она решила,
И ждет... задумчива, грустна...
Вдруг легкий стук... Она вздрогнула...
Шаги все ближе... Нет, не сон!
Приехал, думает... взглянула
И изумилась... Что ж!.. не он...
Не муж... Пред нею очутился,
Как призрак ночи, Джамбулат...
— Ах!.. Это ты?
— Да... Заблудился...
Застигла буря... ночь, как ад —
Ни зги не видно... Нет дорог,—
Размыто все... Мосты сломало...
Признаться, досталось немало,—
Едва, едва добраться мог...
Но все прошло, и — слава богу! —
Сбирайся,— дорог каждый час...
Нас кони ждут... Абы в дорогу,
А там пусть нагоняют нас...
— Что ты сказал?..
— Ничтожным страхом
Не оскверняй начатый бой
С холопами...
— Клянусь аллахом,
Обиды никогда такой
Я не ждала от Джамбулата...
— Не любишь ты!..
— Люблю, как брата,
Мне небом посланного вновь...
— Не больше?
— Это ль не любовь!
— Фатима!.. Полно! Где же слово,
Где клятвы наши и обет?..
— Теперь не воскресишь былого,
Не требуй, не ищи,— их нет...
— Изменница!..
— Ждала я долго...
Суди, легко ли ждать, когда
Кругом все осуждают строго
Мой возраст, девичьи года?
Просить руки моей, как счастья,
Шли и уздени и князья
И, не найдя во мне участья,
Чернили клеветой меня...
Боролась я четыре года...
Мне не легка была свобода
Такого выбора, поверь,
Но все ж я счастлива теперь...
Я не ропщу... Нарушив клятвы,
Дала я верности обет...
Кормлюсь плодом нелегкой жатвы,—
Где труд, там преступленья нет.
Благословлять мой выбор скромный
Обязан был бы ты, как брат,
А ты вступаешь с ночью темной
В союз... Опомнись, Джамбулат!
Перенесла я слишком много,
Чтоб так бездушно разрушать
Мою святыню... Бойся бога,—
Теперь я замужем, я мать.
— Жена продажного холопа
И мать щенка...
— Не оскорбляй!..
Позорна, князь, такая злоба...
— Прости... Но после не пеняй!
* * *
Объята сакля тишиною...
Лучины тусклый полусвет
Бессильно вздорит с темнотою,
А Ибрагима нет и нет...
В углу, на тахте, безмятежно
Вкушает сладкий, мирный сон
Ребенок... Мать склонилась нежно
Над ним и плачет... Из окон
Уж брезжит голубой рассвет...
Лучина слабо догорает,—
То вспыхнет, то совсем стухает...
А Ибрагима — нет как нет...
Пахнуло утром... тень редеет...
Чуть-чуть румянится восток...
Щебечет ласточка... бледнеет
Звезда. Рокочет чуть поток...
Скрипит арба... но... мимо... мимо!..
И снова в сакле тишина.
Фатима... бедная Фатима
Все ждет и ждет... ни грез, ни сна!
Дрожит как лист... И кто узнает,
Какая цепь забот и дум
Гнетет, щемит и надрывает
Усталый, изнуренный ум!
С какой тоской, с какой любовью
Она склонилась к изголовью
Ребенка... Что сказать ему
Она хотела?.. Но к чему?!
Малютка спит... Святые грезы
Его не в силах разогнать
Ни тихий плач, ни эти слезы,
Какими обжигает мать
Его чело, его ланиты...
— Спи, милый! Дорог этот сон,—
Нет в мире радостней защиты...
Придет пора,— ослабнет он,
Иссякнет, и, когда проснешься,
Поймешь, почувствуешь, дитя,
В каком отчаянье тебя
Лобзала мать, и ужаснешься...
А до тех пор ничто земное
Да не нарушит светлых грез! —
Весь мир, вся жизнь не стоит слез,
Не стоит твоего покоя! —
Но... дверь, как будто бы рукой
Волшебной, растворилась снова,
И в сень, глядевшую сурово,
Окутанную полумглой,
Черкес вступает молодой...
Его не видят... Осторожно
Снимает бурку он с себя...
— Так изнурять себя безбожно,
Фатима!..
— Ты?! Ждала тебя...
— Я мог приехать раньше, позже,—
Ужель должна сидеть всю ночь?
Ведь этим путнику помочь
Ты не могла...
— Вернулся... боже!..
— Фатима! Плачешь?.. Что случилось?
Ребенок болен? Говори...
— Нет... Он здоров... как сердце билось...
Не дожила бы до зари,—
Все бредила сырой могилой...
Теперь прошло... ты здесь, мой милый,
И я спокойна... Ты устал?
Промок под ливнем... голодал...
Но ничего... я накормлю
Тебя превкусным пирогом.
— А я трусиху удивлю
За это шелковым платком...
— Ах, Ибрагим, зачем напрасно
Всегда расходуешь свой труд...
— Нет, ты надень... Вот так...
прекрасно,—
Таких не видывали тут...
— Ты плохо ел...
— Я сыт... довольно...
Вот только новостями больно
Скупишься ты...
— Вернулся брат...
— Какой?
— Не помнишь... Джамбулат...
V
Проснулся царственный Казбек,
Восход приветствуя румяный.
Долины быстротечных рек
Покров свой сбросили туманный...
Лениво выползают горы
Из облаков... Проснулся лес,
И птиц восторженные хоры
Благословляют ширь небес.
Проснулись мирные черкесы...
В ущелье тесном, где аул
Венчает грозные отвесы,
Клубится пыль и слышен гул
Лихой забавы скакунов...
Бегут стада... и над скалою
Ползет прозрачной синевою
Дым хлопотливых очагов...
Проснулось все... Прошла дремота,
Рассеян мрак... повсюду свет...
Ликует мир... кипит работа,
И все живое свой привет
Шлет солнцу...
За Шайтан-горою,
В кустах, меж грудами камней,
Поросших мохом и травою,
Ползет тропинка, словно змей...
За дичью раненой, шальной,
В трущобах горных запоздалый
Охотник иногда домой
По ней спускается усталый;
С сумой, ремнем и топором,
Тяжелой удрученный думой,
По ней взбирается с трудом
К опушке дровосек угрюмый;
На посох длинный опираясь,
Порой пастух по ней несет
С коша в аул душистый мед
И сочный сыр... Теперь, цепляясь
За камни, плющ, кусты и мох,
То, как ребенок чрез порог,
Переступая чрез преграды,
По ней взбирался Джамбулат.
Куда? Зачем? Какой награды
Он ищет здесь?.. Тревожный взгляд,
Как зверь затравленный, блуждает,
Не отдыхая ни на чем...
Горячий пот с чела стекает...
Расстегнут ворот, за плечом —
Вся слава дедовских побед —
Ружье с насечкой золотою...
За пояс воткнут пистолет;
Кинжал оправой дорогою
Играет с солнечным лучом...
Башлык болтается небрежно...
Тревога тайная во всем!
А мир!.. Баюкая так нежно,
Чаруя дивной красотой,
Манит, ласкает до забвенья,
До слез, до сладкого томленья...
Простор... приволье... тишь... покой!..
Чуть слышен неустанный гул
Во мгле зарытого каскада...
Игрушкой кажется аул...
Как муравьи, расползлось стадо
По яркой зелени. Пастух
За ним бредет неторопливо...
Вот он запел... Ему игриво
Повсюду вторит горный дух:
Аллах всемогущий,
Аллах вездесущий,
Велик ты в творенье твоем!
Полны чудесами
Земля с небесами,—
Премудрость твою мы поем...
И степи, и горы,
И реки, и долы,
Озера, моря и леса,
От края до края
Тебя прославляя,
В гимн стройный слили голоса.
Но вот тропинка обогнула,
Как ад, зияющий овраг,
Змеей по скату промелькнула
И затерялася в кустах...
Но вот опять в траве зеленой
Лоснится ленточкой. Пред ней
Волной прозрачной и студеной
Журчит и искрится ручей...
Она слегка к волнам склонилась,
Чуть-чуть их влагой оросилась,
И, сделав с камешка прыжок,
Перескочила на песок...
Взглянула весело назад
И побежала шаловливо
На луг... в кусты... к камням... на скат...
И под утесом, горделиво
Главой подпершим свод небес,
Мелькнув еще раз бледно, бледно,
Ушла совсем, ушла бесследно
В дремучий, вековечный лес...
VI
Как здесь легко, как здесь привольно!..
Как хочется прилечь, уснуть...
Как робость тайная невольно
Теснит, волнует сладко грудь!..
Мир сказок, мир теней, прохлады,
Волшебных грез... Везде кругом,
Густым увенчаны шатром,
Стоят столетние громады...
Вот липа... К ней склонился клен
И шепчет что-то... К груди белой
Чинары тянется несмелой
Рукой орешник... Он влюблен
В нее давно, но... что за пара!
Она, красавица чинара,
Царица леса, он пред ней —
Смешной, уродливый пигмей!
Вот старый дуб... Идет рассказ
О нем, излюбленный народом,
Большой таинственный... Под сводом
Его могучим свой намаз
Творят охотники — обычай
Бессменный исстари для всех;
Сюда же вечером с добычей
Они приходят на ночлег...
Лишь ночь — и ярко запылает
Костер... Польются песни, спор...
И долго, долго им внимает
В полудремоте черный бор...
Но не охотникам одним
Так дорог этот дуб заветный:
В минуты отдыха под ним
И дровосек мечтает бедный
Скорей укрыться от забот...
Вот и теперь из чащи леса
К нему выходят два черкеса,
Вступают под широкий свод
Гиганта, и к его стопам
Бросают топоры небрежно...
— Нет, видно, не угнаться нам
За ним,— он дьявольски прилежно
Работать стал...
— Разгадка в чем? —
Была б моей женой Фатима,
Тогда б под княжеским бичом
И я не меньше Ибрагима
Кичился рабским трудолюбьем...
Не будь ее, и он бы людям
Служил за вьючного осла,
Как я... Она его спасла
От нищеты и рабской лени,—
Жена его всему виной...
Лишь с нею он рука с рукой
Взобраться мог на те ступени,
Что незаслуженно сейчас
С холопом разделяют нас...
— Стыдись, товарищ! Ты до брани
Несправедлив... Из нищеты
Могли бы выйти, при желанье,
Как Ибрагим, и я и ты;
Но выбор сердца молодого
Княжны сказался лишь на нем
Не потому ли, что во всем
Ущелье не было другого,
Кто мог бы поравняться с ним
Неутомимостью в работе?
Как я, как ты, и Ибрагим
Родился в яслях... но к свободе
Никто из нас его любовью
В своей неволе не пылал...
Трудом, облитым потом, кровью,
Он раньше всех свободным стал...
И что ж? Награда по заслугам:
Фатима, вопреки людской
Молве, решилась быть женой
Его и неизменным другом —
И не ошиблась... До сих пор
Ничто их счастье не туманит;
Приветливо зовет и манит
Прохожего усталый взор
Их сакля прихотью воздушной.
Всегда готов прием радушный;
Всегда есть пенящийся рог
Густого пива и пирог.
Жизнь наша изменилась много:
Кто недоволен, а кто рад,—
Судить грешно,— ведь все от бога...
Но вот хотя бы Джамбулат...
Потомок княжеского рода...
Джигит, каких я не встречал,
Был славой, гордостью народа...
Попал к гяурам в плен... бежал...
Вернулся к нам — и наш он снова...
Но что застал он из былого?
Полуразрушенный аул
И башню без ребра и скул!..
С Наибом умерла и слава
Винтовок, шашек, скакунов...
Меж тем для княжеских сынков
Не по руке еще забава:
Соха, топор и наш ремень...
Холопов нет, трудиться лень,
А голод, говорят, не тетка,—
И вот, как старая подметка,
Вздымая пыль, сгущая грязь,
В народе топчется и князь,
Отцов наследье проживая...
И жалок он, да и смешон...
Равняться с нами не желая —
Ты посмотри,— чем занят он?
С винтовкой, на коне, весь год
Скитаясь по аулам дальним,
Воспоминанием печальным
Везде смущает лишь народ...
Везде, едва-едва терпим,
Подарки вымогает силой...
Таков и Джамбулат наш милый...
Боюсь, что бедный Ибрагим
С женой намыкаются с ним...
Боюсь, что очень, очень скоро
У них он будет на хлебах,
И предки князя от позора
Начнут ворочаться в гробах...
Но... посмотри... ужель под вечер
Меня обманывает глаз?
Там кто-то был... заметил нас
И скрылся...
— Нет... должно быть, ветер,
Играя стройною чинарой,
Встревожил трепетную тень...
Но полно... Подымайся, старый!
Пора и нам рассеять лень
И косточки промять от скуки...
* * *
Бор... темный бор... глубокий бор...
Бешмет промок... Немеют руки...
Все глуше падает топор,
И все больнее грудь вздымает
Тяжелый вздох... И кто узнает,
Как много сил и много дней
Здесь отнято у Ибрагима!
Но все же многих он бедней
В ауле... Что ж? Неумолимо
Его преследовал всегда
Жестокий рок. Ребенком глупым
Служил он, круглый сирота,
Забавой детям сытым, грубым...
Полунагой, полуголодный
Ходил за стадом... Жил и рос
В конюшне темной и холодной,
Доил коров, сгребал навоз...
За промах всякий, всякий вздор
Его ругали, били, драли...
А уходил на волю,— дали
Ему веревку и топор.
И как работал, как он бился!
Не знал покоя день и ночь...
Построил саклю и влюбился
На горе в княжескую дочь...
В борьбе с безумною мечтою
Жизнь стала пыткой... Видит бог,
Хотел покончить он с собою,
Но сердце побороть не мог.
Ползли без ласки и участья
За днями дни... Куда? Зачем?
Как вдруг, на удивленье всем,
Сама княжна,— какое счастье! —
Сама красавица княжна
Спасла его от этой муки:
Холопу первая она
С любовью протянула руки...
И он воспрянул... Снова грудь
Полна надежд... Свободен путь...
Силен, здоров, и, слава богу,—
Зачахнет бедность понемногу,—
Пусть только спорится работа!..
Сегодня дикая природа
Внимает с самого утра
Глухим ударам топора...
Здесь места нет тщедушной лени...
Но полно! Золотой каймой
Охвачен лес, густеют тени,—
Пора!.. Он грязною полой
Провел по смуглому лицу
И усмехнулся... «Ну, недаром,—
Пробормотал он,— знать, купцу
Я угожу своим товаром.
Однако надо торопиться...»
Он взял топор и зашагал
Между деревьев... Вот струится
Родник знакомый. Он припал
Устами жадными к воде...
Напился... Широко вздыхает...
На мягкой, темной бороде
Струя жемчужная играет...
Он снял ее и поднял взоры
К просвету... Снеговые горы
Прощались с солнцем,— близок час
Вечерний совершить намаз...
Он сел... разулся... снял бешмет
И начал мыться... «Помни бога
Всегда, везде...» — и как он строго
Хранит излюбленный завет
Своей Фатимы дорогой!..
«Бог милостив... в его лишь власти
И наша жизнь, и наше счастье».
Бедняжка, как она порой,
Его в дорогу провожая,
Чуть не в слезах, чуть не рыдая,
Советует беречь себя...
«Работать меньше?.. Чтоб другая
Была наряднее тебя...
Нет, нет!.. Еще не раз просила...»
И что-то чуть слегка сказило
Его лицо... но на устах
Тотчас улыбка зазмеилась,—
Он рассмеялся... Чу! в кустах
Вдруг что-то щелкнуло, сломилось...
«Должно быть, заяц... Ах, косой!
Отделался одним испугом,—
Ружья нет, жаль, а то с тобой
Была б расправа по заслугам».
Но все уж стихло... Он нагнулся
Опять к воде и улыбнулся...
«Должно быть, жутко ей одной,—
Боится темноты ночной...
Какой-то непонятный страх...»
И он слегка наморщил брови...
«С тех пор, как Джамбулат в горах...
Ужель она боится крови?..»
Но снова шелест под кустом!..
Раздался выстрел... Он, как гром,
По всем ущельям прокатился,
Гудел, трещал, шипел, дробился
И долго, долго не смолкал
В далеких отголосках скал...
* * *
«Быть может, голубок влюбленный
К своей подруженьке летел»,—
Заслышав выстрел отдаленный,
Пастух заметил вдохновленный,
Вздохнул глубоко и запел:
В гнезде молодая
Голубка тоскует,—
Дружка поджидая,
Все стонет, воркует...
Лети, голубочек,
Лети, дорогой!
Твой милый дружочек
Грустит день-деньской...
Увы, он моленьям
Ее не внимает.
Что скорбь и томленье,
Коль сам не страдает!
Не жди, дорогая! —
Сраженный стрелой,
Твой друг, умирая,
Простился с тобой...
VII
Вершины гор в лучах заката
Огнем пылают золотым...
Ползет в аул лениво стадо...
Из очагов клубится дым...
Одела тень холмы, долины...
К реке спускаются толпой
Черкешенки... Давно водой
Налиты звонкие кувшины,
Но нет конца игре веселой,
Девичьим песням и речам,—
И пусть! В неволе их тяжелой
Пусть хоть безумолчным волнам
Поведают мечты и горе...
Слеза смешается с волной
И быстро унесется в море...
А песнь над бурною рекой
Бессильно глохнет, все равно!..
Проехал кто-то... Помешали...
Ну что ж... пора, пора давно! —
Сегодня слишком запоздали...
А что ж Фатима? Что ж она
На берегу сидит одна?
Ведь все ушли... На цепи снежной
Погас давно румянец нежный...
Прохладой веет с синих гор...
Рыдает, стонет бесприютно
Седой поток... Темно... безлюдно...
Меж тем Фатима до сих пор
Сидит,— считает будто волны,—
С потока не отводит глаз...
Но их не счесть, в вечерний час
Они мучительно проворны...
Ужель поет?.. Чуть реют звуки,
Чуть льется песнь, но сколько грез,
Но сколько в ней душевной муки,
Любви и затаенных слез!
Догорела заря,
Засыпает земля,
И ночные парят уже грезы...
Грудь изныла, любя...
Жду, мой милый, тебя,—
Поспеши осушить мои слезы.
Вновь к тебе, милый мой,
Я склонюсь головой,
И спою тебе песню былую...
Расскажу тебе вновь
Про тоску и любовь,
Обойму горячо, расцелую...
В порывах волн, лаская слух,
Последний звук еще летает
В прозрачном воздухе, как вдруг
В глазах Фатимы вырастает,
Как тень, с улыбкой неприветной,
С тревожным взором, наш герой...
Предчувствья хлынули рекой,
Вскружили ум красотки бедной,
До боли прищемили грудь-
Момент, другой,— она очнулась
И, как безумная, метнулась
К тропинке, но он занял путь...
— Пусти!..—
Он злобно усмехнулся...
— Чего ты хочешь?
— Ты моя...
— Несчастный! поздно ты вернулся,—
Фатима умерла твоя...
Зачем тебе мое паденье?
Ужели не довольно слез,
Тоски, унынья, озлобленья,
Разбитых юношеских грез?
За что ты так неумолимо
Тревожишь сон души больной?
Пойми, я все для Ибрагима —
И честь, и счастье, и покой.
— Их нет теперь, как нет проклятья,
Каким клеймила их любовь...—
И он раскрыл свои объятья...
Фатима вздрогнула... Вся кровь
Из сердца хлынула к мозгам...
— Уймись, глупец! Я не отдам
Честь матери на поруганье...
Коль нет ни капли состраданья
В тебе, то...—
Сделав шаг назад,
Она порывисто пригнулась,
Схватила камень, размахнулась...
— Убей!..— промолвил Джамбулат.—
Убей, но выслушай, молю,
Ты прежде исповедь мою...
Не смерть страшна,— меня пугает
Твое презренье... Бог лишь знает,
Как все во мне полно тобой,
Как я люблю тебя, Фатима...
Не будь тебя, тебя одной —
И жизнь была б невыносима,
Грязна, позорна, как тюрьма.
Фатима... вспомни ты сама
Часы томительной разлуки!
Я перенес все эти муки...
В цепях железных, под кнутом...
И все, ж, чтоб стать твоим рабом,
Преодолел я все преграды...
А ты!.. Ужель другой награды
Не заслужил я?.. Что ж... убей!
Вся жизнь моя была твоей...
А помнишь ли, когда, бывало,
Всходил лишь месяц золотой,
Лишь вся природа засыпала
Под кровом ночи голубой,—
Спешила ты в мои объятья...
— Молчи, молчи!.. всему проклятье!
Не нам указывать судьбе...
— Нет, нет, Фатима... Нет, в тебе
Исчезнуть не могли бесследно
Восторги райских тех ночей!..—
Лицо Фатимы было бледно;
Из бархатных больших очей
Катились слезы по щекам...
Она молчала...
— Боже правый!
Ужель всю жизнь пустой забавой
Придется оставаться нам
В руках судьбы? Ужель решилась
Расстаться навсегда со мной?..
— Да, да... Прощай!..
— Так нет же, стой!
Ты права этого лишилась,
Голубка,— ты моя теперь...
— Безумец! прочь!.. Нечистой кровью
За все ответишь мне, поверь...
— Я заплачу за все любовью...
— Клянусь Кораном, Ибрагим
Отмстить сумеет...
— Сомневаюсь,—
Он перестал уж быть твоим...
— Что ты сказал?!
— Изволь, покаюсь,
Невелика, несложна тайна.
Чем обладал он лишь случайно,
То слишком пламенно любил
Твой Джамбулат... и он убил...—
Договорил ли он иль нет?
Но голос дрогнул замогильный,
И взор потупился... В ответ
Ему послышался бессильный,
Едва-едва приметный стон...
— Фатима!.. — простонал и он...
Она, как ландыш, похилилась..
Но он успел,— она свалилась
К нему на грудь...
Над спящим миром
Плыл тихо месяц золотой,
С ущелья веяло эфиром...
В постели каменной, крутой,
То злобно в пену разбиваясь
О груды неприветных скал,
То вновь в каскады собираясь,
Неугомонно бушевал
Поток... Над ним, в объятьях брата,
Как труп безжизненный, лежит
Фатима... Сердце Джамбулата
Тоской беспомощной щемит...
О чем жалеть?.. На что пенять?..
Но вдруг... да, да! жива опять!
Открыла очи... Как спокойно,
Как медленно блуждает взгляд
В лазури неба, где так стройно
Светила вечные парят...
— Где я? — промолвила тревожно
Фатима, проводя рукой
По лбу, и встала...— Невозможно!
Спала на круче, над рекой!..
И как я только не свалилась!..
Где ж мой кувшин?.. Его здесь нет...
Ты не видала? — Обратилась
Она с вопросом... Лунный свет
Ей разъяснил ее ошибку,—
Бедняжка думала улыбку
Подруги встретить, а пред ней
Мужчина, незнакомый ей...
Она внимательно взглянула
Ему в лицо...
— Ты кто такой?
Зачем ты здесь?
— Пойдем домой...—
В ответ ему она зевнула...
— Как холодно... Опять подуло
Могильной сыростью из гор.
Поток все плачет... До сих пор
Не может пересилить горя,
Не может слез своих унять...
Его там успокоит море,
А здесь... здесь некому понять
Чужой тоски... И я точь-в-точь
Рыдала так над Джамбулатом...
Нет, я боюсь...
— Мой друг, ты с братом,
Не бойся...
— Ах!.. убийца... прочь!..—
Как зверь, ужаленный стрелой,
Она рванулась... побежала...
И где-то в темноте ночной
Еще раз дико простонала:
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Не гневись же, читатель, что я утомил
Своим скучным рассказом вниманье...
Но, поверь, мне Кавказ так несказанно мил,
Что ищу до сих пор с ним свиданья.
Был недавно... Проездом опять заглянул
В те места, где блуждал я когда-то...
Не узнали меня... Изменился аул,—
Вместо сакли — турлучная хата...
И обои и печи... Висят зеркала
Вместо шашки, ружья, пистолета...
Неизменно одна над аулом скала
Диким мохом, как прежде, одета...
Так же гордо молчит, тот же пасмурный взгляд
На аул, на мосты, на дорогу...
Изменяется все — и язык и наряд...
Деньги наши в ходу, слава богу!..
Есть и школы... Я видел — из хаты одной
Вышел с книжкой, босой и без шапки,
Мальчуган... и еще... тот в рубахе цветной,—
И посыпались чуть не десятки...
В это время какая-то женщина тут
Проходила в лохмотьях, босая...
Мальчуганы за ней! — с дружным смехом бегут,
В нее грязью, камнями бросая...
На все выходки их она только порой
Отвечала забавною бранью:
— Погоди, шалунишка, придешь ты домой,—
Я тебя без отца затираню...
— Кто такая? — невольно вопрос я задал.—
Отчего она так нелюдима?
— Сам недавно я здесь,— мне духанщик
сказал,—
Сумасшедшая, видишь... Фатима...
Был сынок у ней... Веришь,— учитель разжал
С горла мальчика грешные руки...
Ну, спасибо, весной инженер приезжал
И увез, говорят, для науки...
Так осталась одна... и, как видишь, весь день
Себе места нигде не находит...
По ночам над рекою блуждает как тень
И безумную песнь свою водит:
Догорела заря,
Засыпает земля,
И ночные парят уже грезы...
Грудь изныла, любя...
Жду, мой милый, тебя,—
Поспеши осушить мои слезы!..
1889—1895
(N.N.)
Комментарии
Отправить комментарий
Оставьте пожалуйста Ваше мнение.